— Стоп! — сказал папа. — Так не пойдет! На такую какофонию ни одна змея не поползет!
Все замолчали. Только пьяный Васька продолжал что-то распевать своим хриплым голосом.
— Пошел вон! — сказал папа, обращаясь к Ваське. — Брысь!
На этот раз захмелевший кот хотя и нехотя, но все же послушался папу. Качаясь на четырех лапах, он подошел к окошку и прыгнул, но промахнулся и шмякнулся о стенку. Удар о стенку и валерианка, вероятно, так оглушили Ваську, что он тут же упал и сразу заснул. В комнате снова стало тихо.
— Непонятно, — прошептала мама, — почему же ужи не выползают?
— Всем молчать! — сказал папа. — Вы только дело портите. Свистеть буду я один!
— А может быть, вы не то свистели? — робко спросила мама. — Может быть, им надо что-нибудь танцевальное?
Папа что-то хотел ответить, но как раз в это время в полной тишине раздался за дверью шорох. Все насторожились. Шорох приближался.
— Ползут… — прошептал папа. — Ползут… — и снова принялся за своего индийского гостя.
Он свистел так тонко и нежно, как будто играл на флейте. А шорох тем временем все приближался и приближался.
Женька и Дима не выдержали и стали опять тихонечко подсвистывать папе. Какофония возобновилась с новой силой, но, несмотря на это, шорох все-таки приближался. Потом дверь тихонько открылась, и из дверной щели высунулась голова соседки. Она смотрела на всех долго-долго, до тех пор, пока один за другим Женька, Дима и папа не прекратили свист.
— Так, — прошипела соседка, — вместо того чтобы ловить своих гадюк, они еще сидят на столе и еще свистят!
— Позвольте… — сказал папа.
— Не позволю! — прошипела соседка. — У нас тоже есть дети!
— Какие гадюки? — сказал папа. — Где вы их видели?
Как раз в это время соседка взглянула под стол, на котором все сидели, и глаза у нее вдруг просто вылезли из орбит.
— Удав! — крикнула она шепотом. — Удав! Под столом! Караул! Милиция!
Подняв юбку обеими руками, соседка подпрыгнула на пороге и с криком и визгом выскочила из комнаты, продолжая кричать на улице:
— Удав! Милиция! Удав! Милиция!
На столе все вскочили. Стол был складной, и потому посреди него была щель, в которую можно было заглянуть. Женька посмотрел и увидел, что под столом, свернувшись кольцами, лежала черная огромная змея.
— Удав, — сказал папа. — У нас под столом удав.
— Я удавов не приносил, — стал клясться Дима.
— Ну, конечно, — сказал папа. — Он сам приполз, в гости к ужам!
Тогда Дима прыжком соскочил со стола, схватил чемодан и, раскрыв его, как папку, стал приближаться к удаву, лежащему под столом. Все покачнулись. Зинаида завизжала. Мама закрыла лицо руками. Стол пошатнулся. Ножки его подломились, и все полетели на пол, прямо в пасть к удаву. К счастью, крышка стола упала на пол плашмя и накрыла удава. Из-под досок торчал только его хвост, очень уж круглый и как будто обрубленный топором. Дима схватился за этот хвост и потянул удава на себя.
— Шланг! — заорал он. — Это же резиновый шланг, а не удав!
Теперь и мама, и Женька, и Зинаида могли убедиться, что это действительно был шланг для поливки папиной машины. Все вскочили на ноги и подняли крышку стола. А мама схватила бесстрашно черный шланг и громко закричала в окно в сторону соседской дачи:
— А разговоры подслушивать нехорошо! И шланги выдавать за удавов тоже нехорошо! Это же даже не уж! Это же шланг! — С этими словами она подняла еще какую-то желтую трубку и крикнула: — И вот еще шланг!
— А это как раз не шланг, а уж, — поправил ее Дима.
Крик, который вырвался одновременно из маминой, папиной, Женькиной и Зинаидиной груди, заглушил пикирующий вой пожарной сирены, раздавшийся за оградой дачи. Затем к пожарной сирене присоединила свой голос сирена неотложки, подлетевшей на всех парах, трели милицейских свистков и просто крики людей, бегущих со всех сторон посмотреть, что же такое ужасное вдруг здесь случилось.
Что выясняли между собой участковый милиционер и папа, откуда отряд пожарников извлек трех остальных Диминых ужей, что все это время кричала соседка, почему брандмайор записал номер не только дачного, но и служебного папиного телефона, зачем папе сунули в руки какую-то квитанцию, за которую он заплатил деньги, — в этом во всем Женька и не пытался разобраться. У него только одна мысль и была — как бы это все выдержать мужественно. Дима, например, был так спокоен, как будто ко всему случившемуся не имел ровно никакого отношения. Это он воспитывал в себе хладнокровие по методу… Женька никак не мог вспомнить, по какому методу, но совершенно точно представил себе, что за это хладнокровие им еще влепят, потому что папа с мамой считают, что человек, что-то натворив, должен немедленно раскаиваться, а не стоять столбом, как будто он тут посторонний.
Правда, Дима все-таки несколько смутился, когда приехавший на «Скорой помощи» врач, заметив какие-то подозрительные царапины у него на руках, вытащил из своего чемоданчика шприц и предложил им обоим снять штаны.
— Это еще для чего? — возмутился Дима.
— Для уколов, — объяснил врач.
Против чего-чего, а уж против уколов Дима взбунтовался принципиально, а за ним принципиально взбунтовался и Женька. Дима кричал, что он нигде не читал, чтобы человеку, воспитывающему змей, вкатывали бы за это уколы!
— Во-первых, — сказал папа, стягивая с Димы штаны, — настоящий человек воспитывает змей у себя дома, а не в гостях! Во-вторых, — кричал папа, — настоящий человек согревает змей только на своей груди, а не на груди близкого родственника. — И он при этом содрал штаны с Женьки. — Вкатите этому укротителю, пожалуйста, двойную порцию, — сказал папа, указывая на Диму. — Я вас очень прошу!
Потом доктор пошел со своими инструментами на мамину половину и стал там делать уколы Зинаиде.
А потом на даче наступила полная тишина. Все разошлись по своим комнатам и улеглись спать. И только изредка доносившееся «ой» из маминой комнаты говорило о том, что Зинаида так же, как и Женька, еще не