— Ка-ка-кая ма-ма-шина? — зазаикался Печенкин. Он всегда заикался, когда злился.
Подавляющие переглянулись. Витька Молчунов бросился за Комаровым.
— Смирнов, пока не поздно, учись у Печенкина заикаться со страха, — сказал Дима. — А также учитесь пока у этой своей дворняжки высовывать языки!
— Па-па-па-че-му? — спросил Печенкин.
— Па-па-па-та-му, — передразнил его Дима, — что скоро вам всем будет сначала жарко, а потом холодно… Сейчас за меня придут заступаться сразу три боксера.
Дима взглянул на часы. Травка и три ее боксера должны были появиться с секунды на секунду. Не опоздали бы, а то эскимо уже начало таять.
Комаров, между прочим, тоже вот-вот появится.
Травка и Комаров появились за деревьями с разных сторон одновременно. Комаров шагал в сопровождении Витьки Молчунова прямо по направлению к Диме. Дима спокойно повернулся спиной к ним и двинулся к спасительной Травке, к Гешке, к Кешке и Прошке. И чем ближе он подходил к Травке, тем все тяжелее переставлял свои ноги. Ни Гешки, ни Кешки, ни Прошки, никого из них, кого он больше всего хотел видеть, за Травкой не было. Они не пришли на свидание. Дима еще смотрел с надеждой сквозь Травку: может, они отстали, может, они за деревьями? Но радостный Тошкин голос сообщил:
— Здравствуйте! Я пришла одна! У Гешки и Кешки тренировка, а у Прошки что-то с желудком!
Пришла одна, да еще радуется, да еще расфуфырилась. «Все, — решил Дима, — я сейчас ей скажу, что я ее ненавижу. Обманщица! Так подвести своего…» Кем он ей приходится? И еще эта дурацкая кость под мышкой, и мороженое начинает таять в коробке. Тошку и Диму тут же окружила компания подавляющих.
— Заикаться, говорит, учитесь у Печенкина, — сказал Смирнов.
— И язык, говорит, высовывать — у Шарика, а то, говорит, вам всем жарко будет! — добавил Молчунов Виктор.
— Так, — сказал Комаров, глядя на букет. — Это все цветочки, а ягодки у него в коробке и вот в этом свертке.
В это время Печенкин рассмотрел сквозь целлофан кость в пакете.
— Мя-мя-мя-со… — удивленно заикнулся Печенкин.
— И мороженое, — сказал Витька Молчунов, приоткрывая коробку у Димы в руках.
— Цветы, мясо и мороженое? Непонятно… непонятно…
— А чего тут непонятного? — сказал Комаров. — Цветы для меня, мясо для собаки, а мороженое для всех!
Подавляющие прямо из коробки стали есть мороженое, черпая его руками, а потом Комаров вдруг сделал такое движение, как будто хотел вытереть руки о Димино лицо. И тут Тошка схватила Комарова за руку.
— Не трогайте его! — сказала она грозно.
— Это почему не трогайте? — каким-то писклявым голосом сказал Комаров и протянул руки, чтобы все-таки вытереть их о Димино лицо. Но Травка вдруг так ловко его мотнула за руку, что он чуть не упал было, и тогда Комаров замахнулся на Травку.
И здесь случилось что-то для Димы совсем непонятное. Он сам, без всяких там поперечно-полосатых мышц треснул костью в целлофане Комарова по голове, ударил снизу коробку с эскимо, которую держал Печенкин, и мороженое залепило Печенкину всю физиономию. А Молчунова он ткнул букетом в нос… А Смирнов от него сам попятился… Комаров успел только заорать, что он вот сейчас даст, — Травка подсекла ему ногу, рукой толкнула в грудь, и Комаров шлепнулся. Все оцепенели сначала, а потом бросились на Травку с разных сторон.
— Не трогайте ее, — шипел, как картошка на сковородке, Смирнов, — не трогайте, у нее братья-разрядники, боксеры… Разрядники они! Разрядники! — вопил Смирнов, придерживая за ошейник лающего Шарика.
— Я тоже разрядник, — проговорила Тошка, разбрасывая подавляющих по траве. — По самбо разрядник… и еще каратэ знаю…
Подавляющие вскакивали и один за другим отступали за угол кинотеатра. Тошка и Дима остались одни. Запыхавшаяся Травка отряхивала с джинсов пыль и хвойные иголки. А Дима молча смотрел в землю. Когда Тошка привела себя в порядок и торжествующе поглядела в ту сторону, куда подавляющие скрылись, Дима сказал виновато:
— Вот… Травка… Я должен извиниться перед вами, я вам вчера все про знакомство с вами врал.
— Врали? — донесся до него удивленный голосок Тошки.
— И про дружбу тоже вчера врал… То есть не то чтобы врал…
— Врал? — горестным эхом откликнулась Тошка.
— Я вообще врун… жуткий врун… У меня и прозвище такое: Соври-голова… Капитан Соври-голова, может, слышали?..
Тошка повернулась и медленно пошла от Димы. Тогда он тоже пошел за ней.
— А сегодня я не вру, — сказал Дима, — ни про дружбу, ни про знакомство.
— Не провожайте меня, — сказала Тошка.
— Я не провожаю… — сказал Дима. — Я просто так…
Тошка удивленно и грустно смотрела на Диму.
— Конечно, я некрасивая… — сказала Тошка, хотя она была, по мнению Димы, такая красивая в эту минуту. — Мне, конечно, можно врать… не врут только красивым… — прошептала она со слезами на глазах, как показалось Диме.
Они стояли друг против друга. И Травка почему-то неожиданно засмеялась, безо всяких слез. Радостно так засмеялась и сказала:
— Они вам синяк поставили. — Тошка достала зеркальце, и Дима увидел в нем действительно синяк. Настоящий синяк, синий не от чернил, а совсем от другого. Это его еще больше обрадовало.
— А вы знаете, — сказала Тошка, — хотя у вас и нет поперечно-полосатых мышц, вы настоящий смельчак!
— Это почему же? — не поверил Дима.
— А потому, что только смельчак без всяких мышц может броситься первым защищать девочку, вы же не знали, что я самбо знаю… Вы ведь не знали?
— Не знал, — сказал Дима. — Честно, не знал.
— Вот! — снова счастливо засмеялась Тошка. — И вы вовсе мне не врете? Ну, теперь не врете?
— Не вру, — обрадовался Дима, — честно, не вру!
Травка что-то еще хотела сказать, но махнула рукой и побежала. А Дима остался стоять на месте. Потом она обернулась и крикнула:
— И вы вообще никакой не врун! Вы фантазер! Жуткий фантазер!
Она уходила все дальше и дальше, и чем дальше она уходила, тем больше Диме казалось, что он соврал Тошке только в том, что он не знает, что такое дружба между мальчиком и девочкой… Ему казалось, что с этой