Разговоры с дьяволом - Лешек Колаковский. Страница 2

Ox, друзья мои любезные, если бы вы только повнимательнее взглянули на души свои, присмотрелись, иголочкой остренькой потыкали совесть вашу, то вы бы такое там открыли, что не приведи Господь; вашим очам такое бы предстало, причем очам не самых худших из вас, не тех, которые бессовестно вдовиц и сироток плачущих притесняют, мужчин убивают, содомским развратом — прости, Господи, и упаси — тело и душу марают, не тех, говорю я, а лучших, самых чистых, тех, которые сами думают, что в белизне ослепительной пред лицем Бога ходят, да и остальным такими кажутся; вот им-то и говорю я, им как раз весь ужас адский и мерзость души собственной явились бы бездной страшною, полной змей, и они тогда, не приведи Господь, повторю призыв свой, увидели бы, как в этой своей как бы чистоте беспрестанно Спасителя нашего в душе своей распинают, на муки жестокие Его обрекают, тело копьем пронзают и жёлчью поят; вот им-то, ужасающий мрак свой узревшим, от собственной души прочь бежать вынужденным, будто они к крысе прикоснулись или к падали какой там, где бархат или шелк ожидали пальцами нащупать; ох и какой же ужас, дорогие, какое жестокое предательство, какая же уловка сатаны, горе, горе... Подумай, подумай, брат мой и сестра моя, подумай, сколько же хитрости дьявольской скрывается — не скажу в нечистоте — а в чистоте твоей, в порядочности твоей, в любви и доброте, подумай, как же это адское отродье дерзкое, на погибель твою вечную уповая, самые что ни на есть изощренные силки расставляет и везде во всё встревает, во всё протискивается, в самые благородные мысли твои, и слова, и поступки яд свой убийственный по капле источает, подумай, какой потихоньку, незаметно, чтобы тем надежнее совратить тебя, отнюдь не к плохому подталкивает тебя, а к хорошему, доброму, да только добро это так своею злостью приправит, так нечистотами своими начинит, так опоганит, будто, если будет позволено так сказать, в вино превосходное испражнился, в мед сладчайший дегтя добавил и радуется этому и хохочет, смехом заливаясь, что так вас, брат мой и сестра моя, дешево провел, что сам ты даже не заметил, как это вся твоя вера одним большим богохульством вспыхнула, как трезвость твоя в архипаскудное пьянство перед Богом обратилась, а чистота твоя — в безудержную распущенность, кротость твоя — в смердящую страхом трусость, щедрость твоя — в бессовестную жадность ненасытную, а верность твоя слову правды — в мстительную ложь, взывающую к небесам; подумай только, дорогой мой, присмотрись к себе, и ты увидишь собственную мерзость во всей ее наготе, преступления страшные, и окончательное разложение, и падение необратимое. Даже если ты самые мученические испытания ради веры снесешь, зачем они тебе, зачем ты их так стойко переносишь, на что в глубине души надеешься, если не на то, что ореол святости в небесной обители голову твою будет украшать, что будешь восседать ты у подножия божественного престола и бахвалиться будешь святостью своею, ну так скажи, скажи по-совести, о чем ты хлопочешь? И если по совести, то ты скажешь, что о себе самом, о себе единственном тебе дело есть, дело, которое ты на самом деле любишь, а Бога не почитаешь и ни во что не ставишь славу Спасителя и муки Его святые; а когда ты щедро милостыню подаешь, зачем ты делаешь это, брат мой и сестра моя, если не затем, чтобы перед людьми и перед Богом тщеславной заслугой блеснуть, кому ты, милый мой, грош здесь даешь, если не себе самому в надежде, что за каждый медяк тебе вернут золотой талер? А когда ты в чистоте непорочной живешь, а когда тело изводишь постом и бичеванием, зачем всё это, козявочка ты наша миленькая, букашечка ты наша маленькая, зачем, если не затем, чтобы этим телом своим вовсю радоваться и насыщать его после воскрешения тел, чтобы с ним чего худого, Боже упаси, не случилось в чистилищном покаянии или в адских муках? Но тщетны твои расчеты, брат мой, жалки калькуляции твои, ибо разбирается Бог в сатанинских уловках, и ты моргнуть не успеешь, как в сере горючей запылаешь или в лед вмерзнешь на веки вечные за эту чистоту твою и самоистязания, и справедливость, и веру твои жестоко поплатишься, дорогой мой, ибо ничего такого сделать не сумеешь и таких почестей не придумаешь, чтобы за ними дьявольские нашептывания не стояли; вот и говорю я тебе, голубь ты мой, что ты хоть в прах сотрись смирением своим, так из этого праха змей гордыни выползет, да ты хоть горы вознеси мужеством своим, так из-под гор тех трусливые зайчишки поскачут, и даже если ты весь мир удивишь справедливостью своей, не убежит она взгляда Того, кто и кишки и сердца насквозь видит, и самую страшную несправедливость в справедливости твоей отыщет: несправедливость, говорю я, ибо нет большей несправедливости и большего поклепа на Создателя, чем самого себя выше величия Его ставить, а ты ведь именно это и делаешь, потому что для тебя самого эта справедливость твоя должна стать вроде как оплотом и только тебе служить, ибо о себе и только о себе, а не о ком-то еще думаешь ты; а всё потому, что ты смелый — от трусости (а сам возмездия Божьего боишься, а сам потеешь от обжорства), что не хочешь ты, чтобы приговор Божий пузу твоему в еде отказал в день Страшного суда, ибо только из лени работаешь ты, а сам думаешь, что в час возмездия Божия тебя от работы навеки освободят, ибо из ненависти возлюбил ты ближнего своего, а сам не хочешь, чтобы кто другой сидел впереди тебя во славе небесной, ибо в зависти берет начало великодушие твое, а в ханжестве — искренность твоя. Присмотрись только, брат, взгляни на себя, и тогда такой ужас тебя пронзит, что навеки образ тот в душе твоей запечатлится. Да только твой ли это образ? И твой и не твой; несомненно твой, ибо это ты сам и есть, но опять-таки не твой, потому что сатана этот, в душе твоей орудующий, явится пред тобой во всем безобразии своем, и тогда ты поймешь, рыбонька ты моя,