Может, прав Короленко, может, такие рассуждения среди некоторой части рабочих и «имеют место», однако дело не только в этом. Дело, конечно, в злополучном отсутствии «подпора» за воротами завода, когда к прогульщику и пьянице стесняются применить существующие меры наказания, потому что его, увы, некем заменить. А такое попустительство действует разлагающе и на остальных рабочих.
Действует разлагающе на рабочего и «гонка на выпуск», когда он знает, что общие потери времени никого не заботят, лишь бы вот сейчас, ко времени вывернуться, переработать сверхурочно — дать на сборку. Будут премии, а там — хоть трава не расти. Пошел, к примеру, Малышев за плоскогубцами, подправить замявшийся край «кольца на диафрагму», постоял, поболтал у шкафчика рабочего, у которого он эти плоскогубцы брал, минут семь. А если бы все рабочее время было на счету, на виду, прозрачно? Если бы работали по сетевому графику (как когда выпускали юбилейную турбину ПВК-800), если бы — что самое главное — рабочий точно знал всегда, что он будет делать сейчас, что через три часа, что завтра, а что через неделю… Когда внутренне планируешь свое время, свою занятость, волей-неволей бережешь его.
— Вот мы в метро не плюем на пол, — приводит мне Малышев избитый, но неотразимый аргумент.
И правда ведь, не плюем.
Из той же самой, въевшейся в психологию ИТР традиции смотреть на производство турбин, как на уникальное (стране нужно, значит, любой ценой надо дать!), хотя основные виды продукции, выпускаемой заводом, давным-давно стали серийными, строго плановыми, да и вообще сейчас, слава богу, промышленность встала на плановые, а не на авральные рельсы, — происходит и нежелание некоторых технологов и конструкторов в иных случаях считать деньги, заглядывать в завтра.
Вот цитаты из выступлений на цеховом собрании:
— …На станке дают только пятый класс, а по чертежам нужно шестой. Нашли конструктора выход, ввели ручную шабровку, как до революции!..
— …И вписали в технологию шабровку торца…
— …Нету дня, чтобы из конструкторского бюро не спускалось извещений о каком-то изменении…
— …На зуборезном станке рейки не получаются шестой класс — дают третий класс. Надо бы шлифовать. А технологи поставили слесарей: пусть зачистят!..
— …Сверлильные станки на грани полного износа. Без отдыха работает уникальное оборудование, недостает высококвалифицированных ремонтников…
Надо отдать должное заводским экономистам, они серьезно продумали меры поощрения, связанные с новой системой планирования. Например, для слесаря-ремонтника, в зависимости от сложности станка, устанавливается гарантийный срок (10—15 месяцев), если станок по истечении гарантийного срока работает безаварийно, слесарю выплачивается премия. Первый год после введения новой системы оплаты слесари не чувствовали заинтересованности, теперь же, естественно, поняли. Беда, однако, в том, что на заводе осталось не так уж много высококвалифицированных слесарей, которым под силу быть на «ты» с уникальнейшим, сложнейшим оборудованием, на котором обрабатываются детали паровых турбин… Дело все в том же отсутствии «подпора у ворот», о котором подробнее я буду говорить позже.
Надо сказать, что на заводе некоторые уникальные станки износились уже, ремонтировать их бесполезно и неплохо бы заменить новыми, более совершенными. Новую технику завод приобретает, но существует лимит, превышение лимита влияет на плановую рентабельность — а рентабельность сейчас, естественно, один из основных показателей работы предприятия. И вот вводится шабровка, ручные операции, очень удорожающие производство, но по другой, менее жесткой статье. Руководство завода вынуждено закрывать на это глаза.
Надо бы также в цехе паровых турбин построить новую раздевалку, та, что существует, по выражению выступавшего на собрании карусельщика Демидова, никак не соответствует фирме с мировым именем. Надо бы расширить столовую в цехе, надо бы построить хороший склад. Нет денег. Завод жмется, чтобы уложиться в плановую рентабельность, старается не смотреть не только в будущее, но и в настоящее: в том, что уволился тот рабочий, разговор с которым я слышала в отделе кадров, в том, что уволился подручный Медведева и многие другие, может быть, немаловажную роль сыграла теснота и духота в столовой, тесная, неудобная, еще военного времени раздевалка…
5
«…6.10 — снятие детали.
7.15 — смену сдал. Демидов.
7.15 — смену принял. Ховалов.
8.30 — снятие детали, отжим кубарей, снятие их и уборка крепления, стружки.
14.00 — установка детали, центровка, крепление.
20.00 — смену сдал. Ховалов.
23.00 — центровка.
1.00 — правый ход.
Паша, риска дана в р-р 12 108, то есть она сделана в нуле. Детали отцентрованы по горизонту, и нижнее окончание рисок в нуле. Ради любопытства можно посмотреть отклонение верхних точек. Ховалов.
Убрать подвал.
Убран!!!»
Это «Журнал учета работы карусельного станка», того самого, диаметр планшайбы у которого 19 тысяч миллиметров.
Начальник участка Богданов, встав на какое-то удобное для обзора всего станка место, говорит мне, торжествующе улыбаясь:
— Здесь — самая знаменитая на нашем заводе точка. Все государственные деятели, наши и зарубежные, которые в Ленинграде были, на этом месте постояли. В Советском Союзе существуют только два таких станка. Так что вот, чувствуйте.
Я становлюсь на знаменитую точку, проникаюсь ответственностью минуты, смотрю на «девятнадцатиметровый» с почтением. Собственно, это Толя Прокофьев меня навел на мысль, что возле девятнадцатиметрового надо-таки побывать не на бегу.
— А девятнадцатиметровый вы видели? — спросил он меня. — Ну и станок, ой-ой!
Это Кузьмич водил его в первый пролет на экскурсию, он всерьез и обстоятельно занимается приобщением своего подручного к заводской жизни.
Впечатление, конечно, остается серьезное даже просто от обозрения станка, не вникая в его работу. Думаю, что многие, кто когда-либо писал о «девятнадцатиметровом», сравнивали его с пароходом, кораблем и т. д. Не удержусь и я от столь близкого, но столь похожего сравнения. В верхней своей части он действительно — закопченный, промасленный корабль с двумя высокими трубами, с верхней палубой, по которой ходят подручные, наблюдают сверху за режимом работы резцов (деталь, что вращается на планшайбе, — два человеческих роста, не заглянешь), макают в ведро с маслом швабру и густо мажут вращающуюся штангу. Детали тут обрабатываются по три, а то и по пять дней подряд, поэтому работают бригадой. Одна смена начинает обработку, следующая продолжает и так далее. Для того и журнал вахтенный ведется.
Когда вращается большая планшайба, кажется, что идет круг на сцене с установленными декорациями к пьесе о геологах. Установка и закрепление деталей, их центровка требует тут большой физической силы. Когда подручные и главный карусельщик таскают тяжелые кубари и зажимы, когда затягивают огромные болты, пот льет с