Шаман, к радости, оказался дома. Когда Ула выехала к хижине, он сидел на улице и споро чистил рыбу, и чешуя сверкающими искрами разлеталась вокруг, усеивая траву. Тут же сидел здоровенный лесной кот с порванным ухом и обрубком хвоста – верный спутник Шаари, прибившийся к нему еще котенком, когда его мать убили пришлые охотники.
Ула спешилась, почтительно поклонилась.
– Ясного дня, почтенный, – поздоровалась негромко.
Шаари, не прекращая занятия, бросил на нее быстрый взгляд и кивнул. Он был относительно молод для шамана, годы еще не успели прочертить глубокие морщины на его лице, однако во взгляде уже появилась та особая глубина, присущая таким, как Шаари. Простую рубаху из небеленого льна украшала только вышивка по горловине и низу, на ремне висели ножны для кинжала, а сам нож лежал на деревянном столе рядом с почищенной и выпотрошенной рыбой.
– Ула, – низким хрипловатым голосом коротко произнес Шаари, – садись, как раз похлебка готовится.
Над огнем булькал котелок, и над поляной плыл аромат трав и специй от бульона. Шаари никогда не приступал к серьезной беседе без подготовки – сначала сытная еда. Сегодня вот похлебка. Каким образом шаман узнавал, что она скоро появится, Ула понятия не имела и не спрашивала. Наверное, духи предупреждали. Стражница скинула плащ прямо на траву и присела за стол, набравшись терпения. Шаари никогда не просил помочь, все делал сам: готовил, накрывал на стол, ухаживал за гостьей. И это тоже был своеобразный ритуал, который следовало соблюдать. Здесь, в горном княжестве, защищавшем мягкое подбрюшье остального королевства от степных кочевников и сумеречных духов, таких ритуалов имелось великое множество. И почти все совершались не просто так…
Уха оказалась наваристой, вкусной. Успев проголодаться, пока ехала, Ула с удовольствием выхлебала все до капли, заела моченой ягодой и запила прохладным морсом. Шаари так же молча убрал посуду со стола, вернулся и коротко бросил:
– Идем.
А вот теперь пришло время серьезного разговора, и Ула молча последовала за шаманом в его хижину. Внутри было всего одно помещение, просторное, вкусно пахнувшее травами. В углу – печка, рядом кровать с наброшенной шкурой вместо покрывала, у окна – стол, два стула, вдоль другой стены – длинный рабочий стеллаж, сколоченный из досок. Везде развешаны сухие пучки трав, странные амулеты из перьев, костей, оплетенных камушков, большой круглый бубен над кроватью и – накидка. Как и у всех шаманов, с причудливой вышивкой, теми же многочисленными амулетами, с бахромой из ленточек и кожаных шнурков с замысловатыми узелками. Шаари опустился на стул, опершись на столешницу локтем, и внимательно посмотрел на Улу.
– Рассказывай, – произнес как всегда немногословно.
– Сны мне снятся, почтенный, – глухо отозвалась стражница, заняв второй стул, и обвела помещение рассеянным взглядом. – Странные и пугающие. Вот уже несколько недель. Что я не могу сдержать тварей с перевала. Даже печати не помогают, и силы заканчиваются.
Шаари помолчал, не сводя с нее блестевших в полумраке хижины глаз.
– А сам перевал? – уточнил он.
– Спокоен. – Ула нахмурилась. – Странно спокоен, никаких всплесков вот уже почти месяц.
Шаман еще помолчал, потом поднялся и взял со стеллажа кожаный мешочек и деревянное блюдо. Снял со стенки какой-то пучок, ловко подпалил его, чиркнув кресалом, и по хижине поплыл горьковато-пряный дымок. Шаари вернулся за стол, встряхнул мешочек и высыпал его содержимое в посудину. Снова камушки, разноцветные, в узорах, костяные руны, бусины – они разлетелись по блюду в причудливом порядке. Шаман беззвучно зашевелил губами, его взгляд стал отсутствующим, даже у стражницы слегка заломило в висках, и хижина поплыла перед глазами. Шаари бросил горсть песка из стоявшего на столе ящика, кустистые брови сдвинулись.
– Духи волнуются, – заговорил он скрипучим низким голосом, слегка раскачиваясь. – Неспокойно им… Что-то грядет… – Ула замерла, не сводя с него взгляда, не заметив, что вцепилась в рукоятку меча. – Жди знаков, стражница… Жди знаков…
– Каких? – спросила она тихо-тихо, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
Но Шаари моргнул, тряхнул головой, и взор его прояснился. Ула чуть не застонала от разочарования, однако сдержалась: предсказания – вещь тонкая, духи предков далеко не всегда могут четко передать ощущения, будущее слишком зыбко для чего-то определенного.
– Будь настороже, Ула, – уже обычным голосом добавил шаман, аккуратно сдув с блюда песок и ссыпав в мешочек остальное. – Я чувствую, что природа волнуется, как и духи, но большего сказать не смогу.
Стражница поднялась и снова почтительно поклонилась.
– Благодарю, почтенный, – произнесла искренне. – Доброго дня тебе.
Шаари кивнул и поднялся.
– Рад был увидеться, Ула.
Она вышла из хижины, легко вскочила на коня и отправилась обратно, задумчивая и хмурая. Встреча с Шаари ничего не прояснила, наоборот, заставила беспокойство зашевелиться сильнее. К чему ей готовиться? Чего ожидать? Нового прорыва, как пророчат сны, сильного и мощного? Сумеречные духи копят силу? Но без проводника они только и могут, что пробовать границу на прочность, прорваться грубой силой, и только. Печати отбрасывают их, стоит напитать знаки энергией, и духи остаются за перевалом.
Ула и представить не могла, что должно произойти, чтобы ее сны превратились в реальность. Точнее, слишком хорошо могла.
Она вздрогнула, зябко поежилась, отпустив поводья, и потерла плечи. Темный ритуал. И шаман Смерти, преступивший законы человеческие и духов ради призрачной власти. Но последний был убит два года назад, Ула сама видела его тело, залитое темной, почти черной кровью. Неужели…
– Да нет, не может быть, – тихо пробормотала, помотав головой.
Такие шаманы рождались примерно раз в сотню лет, не чаще – должны были сойтись и звезды, и еще много чего. Значит, что-то другое. И не изнеженные маги из равнинных земель королевства, их магия здесь, в горном княжестве, работала криво и с перебоями. Поэтому они старались лишний раз сюда не соваться, бывая только у князя в столице, и то не чаще одного-двух раз в год. Визит вежливости, так сказать. И что тогда? Ответа пока не было. Шаари велел ждать знаков, и Уле больше ничего не оставалось.
Добравшись к обеду до своего дома, стражница,