Глянув на «Роситу», Наталишка привстала на цыпочки, и зашептала Мише на ухо:
— Марину жалко! Она волевая, конечно, смелая, умная, сильная, но, всё равно ведь, женщина! Марина тебя любила… То есть, его, тутошнего Гарина! Однажды они даже занялись любовью, Мигел тогда совсем еще молоденький был… Один лишь раз! И посмотри, какие у нее волосы — ни единого седого волоска! — смутясь, девушка глянула исподлобья: — Ты не думай, я не сплетница! Просто кто тебе еще здешние секреты раскроет, хи-хи…
— Ты назвала… его… Мигелом, — Гарин с любопытством глянул в темно-вишневые глаза Натали.
— А-а! Ну, это по-бразильски, то есть, на португальском! Мама, когда поселилась у нас, в Союзе, по первости звала моего деда Мигелом. А я его так и зову… — Наталишка вздохнула. — Я очень люблю Мигела… А теперь и тебя люблю, потому что ты тоже он…
Музыка замерла, тихо тая в воздухе, и Гарин мягко сказал:
— Спасибо, Натали.
— За танец? — девушка залучилась.
— За любовь.
Лицо Наталишки дрогнуло.
— Миш… Вот честное комсомольское, всё у тебя будет!
— И за веру спасибо, — улыбнулся Михаил. — А надежда и так есть, она у меня живучая!
* * *
За окнами стыла тьма и неуютно шуршал ветер, холодный и недобрый, как будто предвещая будущие метели.
Михаилу трудновато было напиться — натура целителя мешала опьянению — но сегодня он реально перебрал. Дорвался до любимой текилы… Да и коньячок хорошо пошел…
Альфа-Гарин и Марина проводили его домой. У кабины транспозитации дежурил тот самый Ерошин, о котором болтала Наталишка — высокий невозмутимый парень. Посмотришь на него со спины — и за кого угодно примешь. За простого работягу-грузчика, или за братка-рэкетира, или за спортсмена, какого-нибудь кандидата в мастера. А глянешь в лицо…
Эти умные глаза, это выражение напряженной сосредоточенности — производные интеллекта ученого, только так.
— Домой? — вскользь улыбнулся Ерошин.
— Домой! — отзеркалила его улыбку «Росита». — Заводи!
— Есть! — Дима молодцевато кинул ладонь к виску, и махнул ею. — А-а… К непокрытой голове руку не прикладывают!
Он запустил программу включения портала, и басистое гудение загуляло вокруг Т-кабины.
— Есть вход в канал… — тихонько бормотал Ерошин, зорко следя за приборами и легонько, нежненько двигая верньеры. — Есть точка выхода… Стабилизация канала… Ага… Канал стабильный. Прошу!
Гарин шагнул к кабине транспозитации. Покачнувшись, обернулся и поднял руку в жесте прощания.
— Миша! — громко сказала Исаева. — Завтра до обеда свободен, а потом будь дома — резидент СБС сам выйдет на связь с тобой!
Михаил широко улыбнулся и встал по стойке «смирно». Дурашливо отдал честь и смутился:
— К непокрытой голове… М-да… — И, затирая неловкость, махнул рукой: — Пока!
— Пока, пока! — воскликнула Марина.
— Пока, бро! — расплылся в улыбке «старший Гарин», и подмигнул «младшему». — Всё будет хорошо, и даже лучше!
Вторник, 23 октября 2018 года. Позднее утро
«Гамма»
Щёлково, улица Парковая
Михаил встал поздно, но похмельем не маялся. Организм сам разбирал токсины на безвредные составные — хоть какой-то бонус от целительства…
Хорошенько потянувшись, Гарин упруго сел, и тихонько засмеялся, шлепая себя по коленям. Память окатила его вчерашними радостями.
Вот, маялся бы, грустил, что прелестные соседки съехали… А теперь-то они с ним навсегда! Правда, хоть русский народ и завел весьма подробную и четкую схему родства, со всеми этими шуринами, свекровями и деверями, однако его случай выходит за рамки любого устроения.
Он не спал с Наташей Иверневой, он и видел-то ее лишь на фото в девчачьем «мобильнике» (который в «Альфе» зовут «радиком»), однако любой тест ДНК покажет, что он — отец красотки Леи… И пусть!
Михаил, взбудораженный спозаранку, вскочил — именно вскочил, а не поднялся, кряхтя! — и впервые за многие годы сделал зарядку. Постоял под душем, чередуя леденящую воду с обжигающей, почистил зубы, натянул пижамные штаны, мягкие и удобные, задумался о завтраке — и тут требовательно запиликал радиофон, переданный «Роситой» — навороченный, с шифратором.
Глянув на экранчик, Миша улыбнулся — Маринка выслала пароль и отзыв.
«Господи… — подумалось ему. — Всего лишь второй день чуда! А сколько их еще впереди… Впору новую жизнь начинать!»
— Дурак! — фыркнул Гарин. — Она еще вчера началась!
«Как там бро говорил? Всё будет хорошо!»
Там же, позже
Стук в дверь был негромок, но отчетлив. Энергично прошаркав в прихожку, Гарин щелкнул задвижкой, и замер. Отшагнул, вбирая глазами «мимолетное виденье».
За порогом, держа сумочку перед собой, стояла молодая женщина необычной, редкой красоты. Ее иссиня-черные волосы валились на плечо тяжелой, аккуратной копной, восхитительно контрастируя со светлой, очень чистой и гладкой кожей.
Великолепные, манящие очертания фигуры Михаил примечал мельком — его вниманием завладело лицо женщины. Будь он художником, то смог бы передать его прелесть холсту, но как описать красу бедным языком, бессильной речью!
Большие, широко расставленные глаза пламенели яркой синевой, то светлея до полупрозрачности топаза, то темнея до сапфировой гущи…
Яркие губы женщины дрогнули, изгибаясь в улыбке, благодарной, немного даже игривой, и донесли пароль:
— Я по объявлению. Вы еще не продали ковер?
Гарин даже зажмурился, до того голос незнакомки был нежен и приятен — он вливался в уши, пробуждая светлые мысли и темные хотения, — поэтому не сразу понял, отчего вскинулась женская бровь.
— Да! — выпалил он, путаясь с отзывом. — То есть… Нет, я его только пропылесосил и расстелил. Проходите, пожалуйста!
— Благодарю, — брюнетка взмахнула ресницами, нагоняя на Мишу блаженную оторопь, и переступила порог.
Гарин выдохнул, мотнул головой, словно стряхивая морок, но нет — глазам нужно было непременно видеть прекрасную гостью.
— Здравствуйте, агент «Розенбом»! — протяжно сказала гостья, стаскивая с себя пальто. — Меня зовут Наталья Павловна Черных, оперативный псевдоним — «Белоснежка». Я — тот самый резидент СБС в «Гамме»… Ее сиятельство предупреждала вас?
Миша ощутил некое успокоение, наблюдая за тем, с какой небрежной элегантностью раздевается «Белоснежка». Приняв пальто, он заботливо повесил его на плечики, и усмехнулся.
— Вы уж извините бестолкового агента, — заговорил он, невольно подпуская в речь бархатистые обороты, — но я чуть ли не наизусть знаю книги Ефремова, а «Лезвие бритвы» — особенно…
На щеках женщины вспыхнул румянец, а ресницы дрогнули, опускаясь — и пряча