По расстоянию от города до имения выходит примерно километров пятьдесят, но местные в таких единицах ничего не измеряют — ни километры, ни килограммы тут не в ходу. Впрочем, уверен, что вся эта задержка скорее от скотского умения Тимохи управлять лошадью, а не от слабости нашего коня. Ещё и нытьём своим надоел. Владимир слушает и удивляется, но помалкивает, не вникая в особенности наших с кучером отношений.
— Барин! Живой! — воскликнула Матрёна, не веря своим глазам.
На щеках её ещё блестели остатки слёз, но, увидев отставника Владимира, она вдруг смутилась, выпрямилась и зачем-то начала приглаживать волосы рукой, украдкой бросая взгляды в его сторону.
— А что, сомнения были? — искренне удивился я.
— Да как же, барин! — с горячностью заговорила она. — Староста наш, Иван Митрофанович, вчерась сказал, будто застрелили тебя на дуэли. Вот мы все и гадаем, кому имение твоё отойдёт, коли родни у тебя немного…
Матрёна замялась, но глаза её светились неподдельной радостью.
— Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены! — говорю строго, стараясь не подать виду, что меня тронули эти искренние переживания кухарки о моей судьбе. — Так! Собирай еду на стол! Устал как собака!
Глава 16
Матрёна заулыбалась ещё шире, одёрнула передник и мгновенно развернулась к кухне.
— Барин, мне с тобой? — угодливо засуетился Тимоха.
— Нет, иди к старосте, пусть тот покупки наши привезёт на двор. А ты, Владимир, заходи, — вежливо обращаюсь я к новому жильцу своего села.
Владимир, чуть наклонив голову, коротко кивнул. Сдержанный, серьёзный, он все это время стоял у входа по стойке смирно.
— Ох, не готовили, нет ничего… — искренне сокрушалась по дороге на кухню Матрёна, не забыв при этом ещё раз бросить заинтересованный взгляд на нового гостя.
Насчёт «нет ничего» моя прислуга соврала! Нам налили наваристых щей с говядиной, принесли гору пирожков с рыбой и смесью варёных яиц, лука, и ещё какой-то травы. Вполне приемлемые, кстати. Бутыль вина радовала взор искусной чеканкой на стекле и объемом литра в два! Рядом с ней скромно примостились сыр, творог, мёд и тонко нарезанный окорок. Если это «нечего», то не представляю, что такое «пир» в понимании моей кухарки⁈
Не успел я доесть обед, как прибыл Митрофанович, прикатив во двор телегу с моими покупками. Вот хитрец! Мог бы все сразу Матрёне отдать, так нет же — припрятал, видимо, рассчитывая, что когда меня грохнут, о покупках никто и не спросит. Как он думал уговорить пройдоху кучера хранить молчание, не представляю. Однако каялся староста так искренне, что я решил пока обойтись без выводов и порицаний.
Тимоху пришлось всё-таки покормить, уж больно жалостливо тот глядел на стол, уставленный яствами.
Разбираю покупки. И хоть денег у меня было немного, но кое-что я купил. Одним из самых ценных приобретений стала книга о нашем уезде ценою в три рубля серебром. Вернее, это и не книга вовсе, а брошюра, издаваемая Дворянским Собранием. Из неё выяснилось, что уезд наш называется «Буйским», и самый ближайший крупный населённый пункт — это имение Молвитино, принадлежащее помещику Яшкину. Интересный момент: в этом Молвитино, по данным брошюры, проживает даже больше народу, чем в уездном центре с неожиданным названием «Буй».
От Мурзы я успел узнать, что Буй — городок совсем небольшой, домов тут от силы две-три сотни, так что название «уездный центр» звучит почти издевательски. Зато Молвитино, ранее принадлежавшее князьям Мещерским, оказалось знаменито своими ремесленными мастерскими и крупной ярмаркой рабочих лошадей, проводимой здесь регулярно. Впрочем, местные на этих ярмарках продают лошадей для работы, а не для передвижения, так что правильно я сделал, что отправился в Кострому. Мурза был прав, когда незаслуженно хвалил меня за это решение.
Второй ценной покупкой оказалась аптечка, которую я, правда, собрал самостоятельно, выбирая всё необходимое. Но особенно порадовала находка ртутного термометра — вещь редкая и крайне полезная. Ещё я прикупил хороших, дорогих чернил, зная, что здесь с ними большая проблема.
И не удержался — добавил к нужным покупкам и кое-что для удовольствия: свежей рыбы и икры. Взял чёрную осетровую и белужью, причём не только свежесолёную (нерест как раз в разгаре), но и прессованную. Всё это обошлось в сущие копейки.
Рыбу и икру тут же утащила Матрёна к себе на кухню, а ко мне с докладом зашел ещё один из моих дворовых — Мирон.
— Барин, пока вас не было, сосед заезжал, дружок ваш… — осторожно начал он.
— Акакий? — сразу припомнил я молодого соседа из Лукошкина, весёлого парня, с которым как смутно помню давно знаком.
Это про него говорил важный чин из полиции! Мол мы две занозы главные были. Дороги к Лукошкино от меня нет, вернее, есть, но не прямая, а вкругаля. И всё из-за речушки, что течёт меж нашими землями, да густого и непроходимого леса. Хотя по расстоянию-то совсем близко между имениями будет — не больше десяти вёрст. А вот добираться приходится окольными путями.
А «дружок мой» — совершенно пустой человек. Да и не мне он дружок, а прежнему владельцу тела Алексею. И чего этому охламону надо?
— Он самый. Должок привёз, — сообщил Мирон, лезя за пазуху, поскольку ни одного кармана на его одежде не было.
— Долг? — память наотрез отказывалась мне помогать.
Мирон бережно развернул сверток.
— Епть мать! — невольно вырвалось у меня.
В замасленной тряпице лежала внушительная пачка ассигнаций, перетянутая бечевкой…
Мой слуга Мирон, очевидно, уже ознакомился с содержимым свёртка и сейчас сверлил меня взглядом, не решаясь продолжать дальше учинять допрос барину. Взял ли он какую-то часть суммы себе? Не думаю, ведь, по его мнению, я должен был знать, сколько мне должны. А в деньгах тут… пожалуй, две тысячи рубликов будет!
Но этот свёрток вызвал лишь досаду: если такие деньги у меня были в распоряжении, зачем я экономил на коне, влез в рассрочку за бричку и даже продал пистолет? Ах, если бы память от прежнего владельца досталась мне целиком — таких бы промахов точно не случилось!
— Остаточек зимой только сможет отдать, —