Да и лучше самому увидеть, чем услышать какие бы то ни было разумные объяснения. К тому же вся магия тогда словно пропадёт…
Менталист наблюдал за взлётом корабля с такой смесью противоречивых чувств, что мешать ему совершенно не хотелось. Казалось бы — ну что такого может быть в полёте? Воздушники умели поднимать в воздух как массивные предметы, так и людей. Что уж говорить о самолётах, исключительно техническом устройстве.
Но это было красиво, не отнять.
С темных бортов шхуны стекала вода. Дно судна, облепленное ракушками и водорослями, выглядело пугающе. А около борта собралась толпа и возбужденно гудела, опасно перевешиваясь через перила. Хлопнула пробка, вылетающая из бутылки. И до меня донесся еле слышный голос заведующей кафедрой:
— Господа! Мы отшвартовались! Это тост!
— Это сделали вы? — повернулся ко мне Иван.
— Я, — пожал я плечами.
— Что вы хотите знать?
Раздумывал я недолго. И почти сразу сказал ему свою задумку. Без деталей и конкретики, указывающей на императорскую академию, но в остальном прямо. Что мне требуется создать артефакт, считывающий намерения. И что для меня это очень важно, как и для других людей.
— Интересная у вас работа, — Иван бросил взгляд на медленно уплывающий по воздуху корабль и указал в его сторону. — Тогда позвольте вопрос, ваше сиятельство. Вы хотите летать?
Понимая, что вопрос отнюдь не простой, я задумался. Я могу летать, но вот хочу ли на самом деле? Ведь если мне это доступно, я бы делал это каждый день? Я тоже посмотрел на парящую шхуну. Там кто-то весело верещал. Возможно, и не весело, но вроде довольно.
— Иногда. Когда это нужно, — ответил я.
— Это то, что является основополагающим в вашем характере, не так ли? Иметь множество возможностей, но пользоваться ими когда это нужно, — пояснил он. — Вы ведь мне устроили полёт не для того, чтобы продемонстрировать свою силу?
Я нахмурился, никогда не любил излишнее копание в голове. Просто так удобнее было в тот момент, и всё. Иван примиряюще улыбнулся:
— Это не обвинение, Александр Лукич. Я пытаюсь объяснить, как это работает у меня. Прежде чем научиться считывать чужие намерения, я разобрался со своими. Что мною движет и почему. Прочувствовал собственные желания, понимаете? Чтобы понять, как отличить чужие.
Вот это уже было более доходчиво. Я кивнул, прогоняя через себя эту мысль. Если взять за основу спектра эмоций мои собственные, только честно, то будет хоть какая-то система оценки.
— А теперь попробуйте определить, что они чувствуют? — Иван вновь указал на шхуну.
Там творилось нечто невообразимое. Эмоции били фонтаном и стихия под судном уступала этому буйству. Разобрать среди десятков вспышек что-то общее было непросто.
— Хм, страх? — определился я с самым сильным чувством.
— Отлично! — обрадовался Аврамов, словно я сдал экзамен. — Какой страх? Чувство понятное, но его разновидностей, а значит и предпосылок, может быть много.
Вот что значит задавать правильные вопросы! Я мгновенно понял, о чём он говорит. Страх смерти может вынудить на поступки, ранее невозможные. Страх проигрыша на отвагу. Страх неизведанного на смелость преодолеть эту грань.
Страх — это не то, что ведёт к дурному. Наоборот. Пока человек хоть чего-то боится, он думает. Он принимает решения, выбирает новый путь.
— Вот чёрт, — тихо выругался я.
Люди, что были на корабле, боялись. Кто-то погибнуть, кто-то нового опыта, кто-то окружающей толпы. Но над всем этим довлел интерес. Магия и любопытство устремляли шхуну и пассажиров вперёд. Туда, где уже расцветал морок древней битвы. Отсюда было не очень хорошо видно, но я заметил дымовую завесу на горизонте и вспышки пушек.
— Правильно ли в попытке защитить свою жизнь пойти против… к примеру, государства? — негромко спросил менталист.
— А правильно задавать такой вопрос, когда это всего лишь теория? — хмыкнул я.
— Вот! — торжествующе воскликнул Иван. — Не надо пытаться выяснить вещи, теоретически возможные. Так любого будешь подозревать. Много ли людей оказывается в действительно сложной ситуации? Выбора между своей жизнью и чем-то глобальным? Вот там, — он ткнут пальцем в небо. — Есть хоть один такой?
— То есть вы ведёте к тому, что не нужно усложнять? — сделал вывод я.
— Верно! Отталкиваться от простых вещей. У каждого из нас есть своя история, у каждого она не состояла из сплошных удовольствий. Так просто не бывает, ваше сиятельство. Каждый что-то терял, и кого-то. Каждый принимал решения, о которых жалеет. Это жизнь, иначе не может быть. Вам важно, как люди поступали в прошлом или чему это их научило в настоящем?
Я пристально посмотрел на Аврамова. Он даже лучший менталист, чем мне показалось сначала. Мог бы стать отличным маготерапевтом, если бы захотел.
— Вы знаете, чего хотите? — провокационно спросил он.
— Всего, — ответил я без промедления. — Всего и конкретного.
— Вы знаете, чего хочу я? — чуть тише продолжил мужчина.
Для меня это было столь очевидно, что я сразу и не сообразил, зачем он задаёт этот вопрос. Главное желание Аврамова было на поверхности — ходить. Даже не желание, одержимость, ведующая его по жизни. Стержень, не дающий отчаяться и вместе с тем пожирающий изнутри. Но дело было в балансе. Иван не позволял этой мании управлять его жизнью. Страстно желал, но не отвергал всё прочее.
А ещё в нём было такое чувство вины за давний поступок, что определило практически всю сознательную жизнь. Это и правда он сжег того шамана. За то, что он собирался сделать. Решение, которое изменило всё. И не в худшую сторону, как по мне.
Именно то решение помогло менталисту ощущать остро вещи, недоступные прочим одарённым. Понимание себя и своих мотивов. Пусть он судил их строго.
— Справедливости, — медленно сказал я. — Вы хотите справедливости.
Половину жизни он установил ценой за то решение. И честно расплатился. Сколько же противоречий было лишь в одном человеке. Сколько их может быть в том, кто прикоснётся к артефакту? Чёртова прорва.
Что же главное?
— Вы знаете, чего я хочу, — Аврамов печально улыбнулся. — А теперь скажите, что я чувствую.
Он не ставил барьеров, кроме естественных, свойственных каждому. Так что для меня не стало сложным считать отношение. Вот оно! Чёрт побери, но снова