— Ты планируешь перевезти всё сюда?
Нова резко подняла на меня взгляд.
— Нет. Я не могу. Теперь это уже не моё.
Мы молча разложили еду по тарелкам. Я отрезал кусочек лазаньи, отправил его в рот… и умер, попав прямиком в итальянский рай. Это было потрясающе. Я всегда гордился тем, что неплохо готовлю, но, кажется, никогда в жизни не делал ничего такого насыщенного, сочного и сырного.
— Это невероятно.
Нова покраснела.
— Это просто лазанья.
— Это лучшая лазанья, которую я когда-либо ел. Такая нежная.
— Это мой секретный ингредиент.
— Нью-йоркская магия?
— Творог.
— Моя мама готовит лучше всех, — тихо сказала Элис.
Нова резко повернулась к дочери, её удивление было написано на лице.
— Пока что я с этим согласен, — сказал я, отправляя в рот ещё один кусок. — Знаешь, что все пожарные в городе считают меня лучшим поваром?
Элис покачала головой, её вилка застыла над тарелкой.
Я пожал плечами.
— Но, может, они ошибаются. Думаю, узнаем наверняка только после Битвы значков.
— Ну да, конечно, ведь все будут голосовать исключительно за еду, а не за организации, — язвительно протянула Нова.
— Мой дед голосовал за полицию несколько лет назад, ещё до того, как я начал готовить.
— Ты тогда уже был пожарным?
— Да, и это стало для меня пятном позора, — сказал я мрачно. — Люди относятся к этому серьёзно. Просто предупреждаю.
— Этот хлеб тоже потрясающий, — сказала она, отламывая кусочек. — Ты купил его на рынке?
— Нет, испёк сам.
Не прозвучало ли это чересчур самодовольно? Потому что я определённо ощущал себя немного самодовольным.
Она попыталась скрыть улыбку, но я всё равно заметил, как она играет на её губах.
— Ты говорил, что твой дед оставил тебе две комнаты с мебелью. Это тот же предатель, который голосовал за копов?
— Тот самый.
— Может, не стоило называть его предателем.
— Ещё как стоило. Я сам называл его так несколько недель подряд после того, как он это сделал.
Щёки Новы окрасились в тёплый румянец, делая её карие глаза ещё глубже. Она заправила выбившуюся прядь волос за ухо.
— У тебя есть ещё семья где-то поблизости?
— Нет, только мы с дедом. Сейчас он в Билере, в доме престарелых, но перед тем, как уехать, он переписал на меня дом и всё остальное. У нас никого больше нет.
Нова отложила вилку, её взгляд метнулся к Элис, которая перестала есть.
— Можешь убрать тарелку, — сказала она дочери.
Элис вскочила, понесла свою полупустую тарелку к мусорному ведру и соскребла остатки лазаньи. Что за кощунство. Такая еда недостойна оказаться в отходах.
— Прости, — тише сказала Нова, пока Элис мыла тарелку и убегала в свою комнату. — Не стоило лезть в твою жизнь.
— Это не секрет, Соперница. Моих родителей давно нет, и когда никого не осталось, меня взял на воспитание дед. А когда его разум начал сдавать, оставлять его дома одного на мои 48-часовые смены стало небезопасно. Он сам выбрал себе учреждение и начал готовиться к переезду.
— Он сам выбрал? — переспросила она.
— Да. Обошёл все дома престарелых в округе, побывал на всех их барбекю и выбрал тот, где кормили лучше всех.
Нова рассмеялась.
— Это он тебя научил готовить?
— Нет. — Я сделал глоток воды и снова посмотрел на неё. — Он вообще не умеет готовить. Может разогреть замороженный обед в микроволновке или пожарить яйца, и на этом всё.
Она смотрела на меня, прямо в душу своими глубокими карими глазами.
— Поэтому ты и научился сам, верно?
— Бинго.
Обычно разговоры на эту тему вызывали у меня лёгкий дискомфорт, как будто мне нужно было защищать деда за его не самые здоровые привычки. Будто я был обязан ему настолько, что неважно, насколько паршиво мы питались в первую половину моей жизни, ведь он хотя бы кормил меня. Люди любят осуждать, и мне всегда хотелось встать на его защиту. Но с Новой такого желания не было. В её взгляде не было ни капли осуждения.
— Он старался как мог, но мне надоели разогретые полуфабрикаты.
— Знаешь, когда я родила Бена, мой врач не уставала повторять одну фразу: главное — чтобы ребёнок был сыт. Ты слышал о таком?
— Нет.
— Это значит, что неважно, кормишь ты ребёнка грудью или смесью — главное, чтобы он ел и рос. Я часто вспоминала это, когда мои дети были малышами. Они ковыряли еду, отказывались от овощей и могли есть только печенье и йогурт. Но пока они ели хоть что-то, я считала свою задачу выполненной. Думаю, это потрясающе, что ты сам освоил такой полезный навык, но, если говорить о твоём деде, он ничего не делал неправильно.
В груди разлилось тёплое чувство благодарности.
— Спасибо, что сказала это. Он столько со мной натерпелся, так что самое меньшее, что я мог сделать — готовить для него нормальные ужины. Мне кажется, он скучал по моей еде даже больше, чем по мне, когда я уехал в колледж.
Нова приподняла бровь.
— Ладно, может, не больше. Наверное, наравне.
— Ты всегда был таким поддразнивателем? — спросила она, поднимаясь и забирая мою пустую тарелку. Я собирался взять добавку, но не хотел показаться жадным, так что с тоской посмотрел, как тарелка исчезает в раковине.
Если она начинала догадываться, что юмор — это мой защитный механизм, я бы не удивился. Нова казалась одной из тех редких людей, которые видели во мне не только весёлого, обаятельного парня, но и человека под этим слоем лёгкости.
Это становилось опасным.
— Я дразню только тех, кто мне нравится.
— Раз уж мы соперники, значит, я не подхожу под это определение?
Я поднялся и начал убирать посуду, помогая ей раскладывать всё по местам.
— Нет, потому что я знаю, что тебе это нравится.
Я не знал. Но надеялся, что это так.
Кровать в её комнате снова заскрипела, и Нова закатила глаза.
— Кстати, это целиком твоя вина.
Она скрылась в комнате, и я услышал, как она строго говорит Элис перестать прыгать. Потом последовала угроза, что если она ещё раз поймает её на этом, то заберёт Пичеса. Элис взвизгнула и убежала к себе, громко хлопнув дверью.
Я прищурился, глядя на дверь спальни Новы. Мы принесли сюда мебель, но ничего не вынесли. Ждал, пока она вернётся.
— Эй, там ведь не было матраса, когда мы ставили кровать.
Она замерла, убирая остатки салата в холодильник, затем закрыла его и повернулась ко мне.
— Нет, не было. Я освободила комнату.
Но ведь она не могла спрятать матрас под ковром.
— Нова, на чём ты спала всё это время?
— Ну, пару ночей назад я уснула в кровати Элис, пока читала ей.
— А все остальные ночи? — У неё даже дивана не было.
Она тяжело вздохнула, с явным раздражением швыряя соль и перец в шкаф.
— На надувном матрасе. Не смей осуждать меня, Дасти. Спать — это главное.
— Да, если только ты можешь нормально спать на этом недоразумении.
Я вспомнил две односпальные кровати в детской, пустую квартиру, её уставший вид. Мы таскали мебель наверх, пока она всё это время просто приходила домой и падала на резиновую ледышку. Мне хотелось хорошенько встряхнуть её бывшего. Он и так был полным идиотом, раз позволил себе потерять её. Но оставить её и детей с таким минимумом вещей? Это уже низость.
— Я вполне высыпалась, — пробормотала она.
— Ну, тогда, думаю, мне пора оставить тебя в покое, чтобы ты могла раскинуться на новом ложе. После недель на надувном матрасе твоя кровать покажется тебе Ритцем.
Она нерешительно улыбнулась.
— Очень жду, когда смогу нормально согреться ночью.
В животе что-то сжалось. Мне вдруг захотелось пересечь кухню, взять её за руки и сказать, что теперь ей больше не придётся мёрзнуть. Хотелось предложить ей свой дом, а самому переехать сюда, в этот холодный, пустой угол. Но я знал её недостаточно хорошо, чтобы предлагать весь мир. Да и мысль была совершенно неуместной.
Это не мешало мне хотеть сказать что-то.