Я собираю людей вокруг себя, пытаюсь восстановить старые связи.
Себастиан — одна из этих связей. Несмотря на наши различия, именно с ним я чувствую себя ближе всего, даже если причина всего лишь в книгах.
Сегодня вечером встреча книжного клуба по романтической литературе, и впервые мне не хочется туда идти. Я не могу собрать в себе привычный энтузиазм, когда наши постоянные участницы начинают стекаться в магазин.
Эйслин тоже приходит вместе с другими, неся свой неизменный поднос с едой — всё, что не удалось продать за день и что нужно срочно съесть, но никого это не волнует.
Дарёному эклеру в зубы не смотрят. Даже если он веганский.
Я расставила стулья кругом, и миссис Эббот, наша ведущая, занимает своё место, доставая книгу, которую мы сегодня обсуждаем.
Мы взялись за классику — «Тень и звезда» Лоры Кинсейл. Что, разумеется, сразу вызывает волну жалоб на «насильственного» героя. Любимая тема миссис Эббот, у неё на этот счёт есть уйма мыслей о природе женского желания и о том, как изменилось общество с начала девяностых, когда книга была написана.
Разговор постепенно перетекает в обсуждение того, что делает сцену любви по-настоящему горячей. Мы как раз спорим о достоинствах слова «член», когда в дверь входит Себастиан.
Как только в это священное пространство романтической литературы ступает мужчина, все мгновенно замолкают.
Обычный мужчина, возможно, стушевался бы под натиском множества женских взглядов.
Но только не Себастиан.
Он не замечает внезапной тишины, его внимание лишь скользит по кругу поклонниц романов, пока не останавливается на мне, сидящей у стойки.
Эйслин незаметно показывает мне большой палец, а миссис Эббот, в душе настоящая бунтарка, спрашивает:
— Себастиан, что ты думаешь о слове «член»?
Его синий взгляд даже не дрогнул.
— Думаю, это вполне подходящее слово, миссис Эббот. А раз уж мы заговорили о словах, мисс Джонс, можно вас на минутку?
Все замирают в ожидании. Я чувствую, как заливаюсь краской, что дико раздражает.
Я не знаю, зачем он здесь, особенно после нашего разговора утром. Я ожидала сухого сообщения, а не его присутствия в моём книжном магазине, этого тёмного, хмурого облака мужественности, которое внезапно заворожило всех женщин в комнате.
— Ну что ж, — бодро объявляет миссис Эббот. — Перенесём встречу ко мне. Я достану херес.
Но никто не двигается. Она хмурится.
— Давайте-давайте, поторопились. Дадим им немного уединения.
Наконец раздаётся скрежет отодвигаемых стульев, все встают, хватают пальто и сумки, но при этом не перестают поглядывать то на меня, то на Себастиана.
Я хочу сказать, что никто не обязан уходить, но прежде чем успеваю открыть рот, Себастиан говорит:
— Спасибо, миссис Эббот. Да, уединение — это именно то, что нам нужно.
И ведь даже не краснеет, гад. В отличие от меня. Как же это бесит.
Участницы клуба выходят одна за другой, одаряя меня многозначительными улыбками и бросая одобрительные взгляды на Себастиана. Он местная знаменитость среди холостяков, но большинство одиноких женщин уже оставили попытки его заинтересовать, потому что, как он ясно дал понять, предпочитает искать партнёрш за пределами деревни.
Но он даже не смотрит на них. Он смотрит только на меня.
Когда последняя участница выходит и закрывает за собой дверь, я говорю:
— Поднимайся наверх, Себастиан.
Звучит как приглашение к чему-то большему. Но это не так.
Я стараюсь не думать об этом, когда поворачиваюсь и веду его вверх, в свою квартиру.
Глава 12
Сегодня ночью. Оставь окно открытым. Х
Себастиан
Я поднимаюсь за мисс Джонс по узкой лестнице, игнорируя внутренний голос, который отчаянно вопит, что это очень глупое решение.
Но это вовсе не глупое решение.
Совсем нет.
Я просто пришёл забрать письма моего прадеда. Они мне нужны, и я решил, что нет смысла ждать, пока мисс Джонс соизволит вернуть их мне.
Я думал об этом весь день и в конце концов понял, что придаю слишком большое значение тому, что, по сути, является всего лишь физическим влечением. Ну и что, что она красива и что я её хочу? Да, я сказал ей это. И что? Да, поцелуй был ошибкой, но сегодня всё будет по-другому, потому что сегодня я не собираюсь задерживаться.
Я просто заберу письма и уйду.
Я не ожидал, что попаду на встречу книжного клуба, но, когда на меня уставились все эти глаза, я подумал лишь одно — я никогда не видел столько людей в книжном магазине. Даже в самые загруженные дни.
Они все смеялись, улыбались, наслаждались временем, проведённым здесь.
За каких-то два месяца она создала в своём магазине маленькое сообщество книголюбов, и, хотя часть меня раздражает этот факт, я не могу не уважать её за это.
Она знает свою аудиторию, знает книги. Я сам в этом убедился, когда мистер Парсонс наконец встал с кресла, прочитав половину Цвета. Он ничего не сказал — просто протянул мне свою кредитку, дождался, пока я пробью чек, и вышел, продолжая читать.
Я не мог этого предсказать.
И теперь мне интересно, не ошибался ли я все эти годы.
Да, я всё ещё продаю книги, но с каждым годом делать это становится всё труднее. Люди всё реже покупают книги, у них всё меньше на это времени. Я, например, не веду рассылки. Не занимаюсь соцсетями. Не провожу «вечера мероприятий». Всегда считал, что это больше пиар, чем сами книги. Ведь всё дело в книгах, верно? Они должны продавать себя сами.
Раньше — да.
Сейчас — нет.
Вот почему я решил возродить фестиваль.
Я поднимаюсь за мисс Джонс по лестнице, и она открывает дверь своей квартиры.
Не знаю, чего ожидал, но, когда вхожу внутрь, вижу небольшой, захламлённый, но уютный уголок.
Небольшой диван, покрытый цветастыми пледами. Потёртый деревянный столик, усыпанный бумагами. На полу разбросаны ковры.
Небольшая кухня в стиле галереи, выкрашенная в бирюзовый цвет, с яркой плиткой и разноцветными кружками, небрежно сложенными на сушилке, вместе с несочетающимися тарелками.
Рядом с диваном стоит лампа, на которую накинут розовый шарф, заливая комнату мягким, приглушённым светом. Это, конечно, явная пожароопасность, но, чёрт побери, это делает комнату… тёплой. Домашней.
Мисс Джонс суетится, собирая с журнального столика кружки и посуду, румянец заливает её щёки. Она что-то бормочет про ужасный «бардак».
Да, беспорядок тут есть.
Но он ей подходит.
Она ставит кружки на кухонную стойку, поворачивается и, скрестив руки, спрашивает:
— Так что ты хотел обсудить?
В её взгляде сквозит настороженность, и мне это не нравится. Я хочу, чтобы она улыбнулась. Но я не заслужил её улыбки, и знаю это. Не после нашего разговора в моём магазине. Я постоянно ошибаюсь с ней.
Мне следовало знать, что она не примет мои слова о сексе без боя. Она упрямая. И, как выяснилось, совсем не стесняется говорить о своих желаниях.
Она хочет меня. Это чертовски заманчиво. Но я не могу. Не могу ступить на этот путь, даже зная, что она не ищет отношений. Даже зная, что её устроит всего одна ночь.
Сдержанность и контроль — это всё, что отделяет меня от зависимостей, сломавших моего отца и деда. И я не могу пойти на компромисс. Потому что я сказал правду. Между нами никогда не будет просто секса. А я не могу позволить этому стать чем-то большим.
— Я пришёл за письмами, — говорю я. — Мне нужно их посмотреть.
— Конечно.
Она молча отворачивается и исчезает за дверью. Через пару секунд возвращается с пачкой конвертов.
Протягивает их мне, лицо вежливо-нейтральное.
— Вот они. Но… ты уверен, что передал мне все? Мне кажется, каких-то не хватает.
Я беру стопку, нахмуриваясь.
— Как ты можешь это определить? На них нет дат.
— Просто… в некоторых письмах есть ссылки на предыдущие, и когда я пыталась найти одно из них, его не оказалось.