— Вдобавок — помогающий с самореализацией и без инстинкта самосохранения.
— Что не так с самосохранением? — она потянулась за другой сигаретой, но передумала. Рука дрожала. Оксана выплеснула эмоции и усилием воли возвращала себя в норму.
— Актрисы — ветреные. Самому себе растить такую… Шучу, не обижайся.
— Ох, Серёжа… А я — не ветреная, я — с железными моральными устоями? Вот и поплатилась. Прости, всё говорим обо мне… Скоро пора возвращаться в приёмную. Ты — один? Эта Екатерина…
Ого, успела приревновать? Кате расскажу, пусть веселится.
— Был не один, сейчас — свободен. Катя Журавлёва — табу, работаем вместе, я же не Гринберг, не завожу служебные романы.
— Не напоминай о нём. Закурила, чтоб иметь повод убегать из приёмной и не слышать его мявканье по селектору. Дома надоел.
Как это не вязалось с картинной позой на момент нашего появления! Точно — актриса. Пусть без образования.
— Раз времени мало… Он видел наш проект?
— Видел. Даже заинтересовался. А как прочитал твою фамилию — за сердце схватился. Закричал: даже в Москве этот негодяй не оставит меня в покое! Сожалею, но он вывернется наизнанку, чтоб торпедировать поддержку со стороны Министерства торговли. Если это всё, что ты хотел узнать, пошли.
Я кивнул. Но почему-то не двинулся с места, смотрел на неё, ничего не мог с собой поделать. И поплатился. Оксана ждала, затем порывисто бросилась ко мне, обняла, прижалась бёдрами, вверху — щекой к щеке.
— Понимаю — ничего не будет. Но… позвони мне. Просто так. Поздравь с 8 Марта. Или раньше, 7 февраля, это мой день рождения. Я вот выговорилась, и чуть легче. Хватит на неделю терпения переносить Гринберга. Серёжа! Я не могу тебя забыть.
Не обнять прижимающуюся к тебе женщину невозможно. Даже чуть коснулся её губами, когда прошептал:
— Хорошо, поговорим. Но лучше ты мне набирай, не хочу звонить, вдруг твой выйдет в приёмную и услышит. Телефоны МАЗа у тебя есть. Идём?
— Идём.
На коридоре остановилась у зеркала.
— Чёрт! Глаза потекли!
Попробовала исправить урон кончиком длинного когтя. Я отдал ей носовой платок.
В приёмной спросила:
— Лев Иосифович не приглашал вас зайти по селектору? Из его кабинета кто-то выходил?
— Вас спрашивал, но не нас. Нет, не выходили, — отрапортовал Михаил Степанович, Катя таращилась на нас с совершенно бесстыжим любопытством.
Оксана уселась на прежнее место, достала маленькое зеркальце, критически себя осмотрела снова. Удовлетворившись техосмотром, тиснула селектор:
— Я здесь.
— Где ты была?
— Выходила покурить.
— Хорошо. Сейчас завершаю. Зови их.
Дальнейшее полностью оправдало предположения миссис Гринберг. Её супруг подготовился прекрасно. В манерах и речи не проскользнуло ни единой ноты, заставившей предположить сведение счётов с бывшим любовником супруги.
— Товарищи! Я заранее скажу: примем как факт, что вы выдержите заявленные характеристики — сухую массу в пределах 1080 кг, динамику не хуже чем у ВАЗ-2103, уложитесь в розничную цену 12 тысяч руб. при той же рентабельности для производителя и торгующей организации, как и на «жигули». Допустим, такая машина появилась и выпускается от 30 тысяч в год с перспективой роста до 60 тысяч.
— Именно! — согласился Высоцкий, мы с Катей молчали на втором плане.
— А теперь давайте оценим влияние её выхода на внутренний потребительский рынок, к примеру — в 1979 году. Вы знаете, какой неоднозначный подарок принесли нам продажи «жигулей». Народ стоит за ними в очередях, в то же время со сбытом продукции АЗЛК и Ижмаша возникли проблемы. Я вынужден выкручивать руки торгующим организациям: выделю фонды на «жигули», если выполните план по реализации «москвичей».
Вот откуда бриллианты в ушах королевы приёмной. С распределения дефицитных «жигулей». Золотое дно!
— Но, быть может, стоило бы улучшить потребительские качества «москвичей»? — аккуратно ввернул Михаил Степанович.
— Без снижения объёмов выпуска — невозможно. А если бы в Тольятти появилась новая москвичёвская линия, аналог ижевской, не знали бы проблем. Вы сейчас намереваетесь поломать товарную структуру в целом. До сих пор у нас чётко: «запорожцы» для беднейших слоёв. Далее, основная масса населения довольствуется малолитражками «жигули» и «москвич», этими же машинами закрываем нужды организаций. «Волги» предназначены для начальства и такси, наконец, высшее начальство пользуется «ЗиЛами» и «Чайками». Всё логично! И вдруг появляется новая категория, доступная, как вы предполагаете, и населению, и организациям, по ряду потребительских качеств куда лучше «волги», но дешевле. И что? Способный накопить на вашу 3301 будет кататься на чём-то лучше, чем у первого секретаря обкома партии? Как тогда будут позиционироваться «волги»? Я вам скажу — как дорогой и тяжёлый хлам для неудачников. Вы не подумали, товарищи, но тем самым способны подорвать саму идеологическую основу советского государства. Я готов хоть перед товарищем Гагариным отстаивать свою точку зрения: ваша машина — это политическая диверсия. Как бы она ни была хороша технически и экономически. Ещё вопросы?
Как же он жалок! Стареющий импотент, готовый целую страну лишить первоклассного автомобиля из-за одной лишь ревности и комплекса неполноценности.
— Думаю, мы всё услышали, — подытожил Высоцкий. — Ситуация ясна. Выпуск этой машины мы наладим, только средства будем искать иначе, а реализация внутри страны будет осуществляться, минуя предприятия Министерства торговли. Вы разминайтесь с «москвичами» и прочими пережитками прошлого, удачи.
Не думал, что он такой едкий… Но сказал правильно.
Оделись в приёмной, я помахал Оксане рукой, стараясь, чтоб спутники не видели этот жест. Она чуть опустила ресницы.
Потеряв полдня в министерстве, мы выкатились из Москвы часа в три дня и до темноты не успели даже до Смоленска. Там, за поворотом к городу, в сумерках остановились на заправку. Я предупредил, что поеду первым, всё же самый опытный водитель среди четвёрки, и не быстро: зима. Остальным смотреть на красные огни переднего и держать дистанцию.
— Хорошо, слушаюсь… товарищ ловелас! — поддела меня Катюха. — Признайся, мутил с секретаршей Гринберга?
— Да ты что! Никакой не ловелас. Любовник-неудачник. Она меня бросила и вышла замуж за этого торгашного чиновника!
— Но