Больше больную тему не трогали. Назавтра поехали в Петергоф. С детской непосредственностью Лиза, забывшая хотя бы на время обо всех прежних переживаниях, прыгала в шутихах. Потом я надел плавки, она — открытый купальник, и пошли купаться в Финский залив.
Кто там заходил в воду — знает, мелко на сотни метров. Долго шли, погрузились лишь, как в «А зори здесь тихие» — вам по пояс будет. Мне не достало даже до резинки трусов.
И вдруг внезапно налетела гроза. Вообще ничего не предвещало, небо чистое — пронзительно синее, только душно. А тут сильный порывистый ветер, за каких-то пару минут небосвод заволокло тёмными тучами, и ещё до начала ливня посыпались молнии. Они били прямо в воду.
Я схватил Лизку за руку и потянул к берегу, бежать тяжело, моя бьётся в истерике, перепуганная насмерть «божьей карой», значит, «мама и в самом деле прокляла».
То ли у бога сбился прицел, то ли природный катаклизм не имел никакого отношения к людским страстям, склоняюсь ко второму варианту, нас не задело. Я втащил Лизетту под пляжный грибок, неподалёку — большие деревья, если молния полетит сюда, они сработают в качестве громоотвода.
Девушка обняла меня, прижалась, дрожа. Чуть пришла в себя, обретя уверенность, что неминуемая смерть отступала.
— Едва не погибли!
— Чушь. Риск смерти от молнии гораздо меньше, чем от отравления в заводской столовке. Ты же не пишешь завещание каждый раз перед обедом?
— Серёжа… Ты такой хороший! — обхватила ещё крепче. — Я не хочу, чтоб тебя убило из-за меня.
Начался ливень, настоящий тропический, хоть от Петергофа куда ближе к Полярному кругу, чем к тропикам. Нас под грибком изолировала от мира шумящая стена плотных струй.
К возвращению в «жигули» порыв страха и радость спасения ослабли, мы были просто двое мокрых людей, желавших переодеться в сухое и быстрее уехать от места, где испытали нешуточный стресс. С этого момента, если оглянуться в прошлое, моя девушка стала порой замыкаться в себе, сидела отчуждённая, потом оживала и пыталась возместить мне дефицит ласки и внимания. Поначалу я не обратил внимания на перемену и только крутил руль, светло-серая «антилопа», омытая дождём, несла нас дальше.
Кратчайшая дорога от Ленинграда в Минск идёт через Псков и Полоцк, если верить атласу, но я принял к западу, и мы покатили по «советской Европе», то есть по республикам Прибалтики. Здесь тоже рассчитывал на знакомцев, как и в Москве. Из числа эстонцев приходилось слышать про гонщика с труднопроизносимыми для русского человека именем-фамилией Велло Ыунпуу, никаких контактов не нашёл. Поэтому просто остановились в кемпинге под Таллинном, в Прибалтике их ощутимо больше, чем в РСФСР. Что интересно, показал свой паспорт и попросил двухместный номер, Лиза маячила за спиной, администратор без единого лишнего вопроса что-то записала себе, дала расписаться в ознакомлении с некими правилами, после чего протянула ключ.
В нашем распоряжении оказалось бунгало типа теремок — то есть высокая острая крыша, стоящая прямо на земле. Кроме спаленки с двумя топчанами имелся крохотный туалет. Отопления никакого, чисто летний вариант. Очень живописное место в окружении вековых сосен, их смолистый запах пропитал спальное помещение, придавая ему особую прелесть.
Жаль только, топчаны прикручены к полу намертво, не сдвинуть, зато достаточно широкие, чтоб вместиться вдвоём хотя бы на время, когда очень хочется быть плотнее друг к дружке.
Около каждого теремка стояли автомобили — «жигули», «москвичи» и «волги», а ещё обнаружилась лёгкая открытая кафешка. Была пятница, вечер, играла тихая музыка — Яак Йоала, Иво Линна и Тынис Мяги, имена исполнителей я узнал от местных, первыми завязавших разговор, обратив внимание на раскрашенную «антилопу». Все мужчины — водители, каждый интересовался, чем их удивит АвтоВАЗ, потом один посетовал: всё равно у нас не будет ни BMW, ни VW.
Хотел пообещать: может, и лучше, если мне удастся задуманное. Но правильнее сделать, а потом хвастаться, чем похвастаться и начать искать причину, почему не сдержал обещание. Заверил лишь, что в страну Советов придёт передний привод для массовых моделей.
Лизе так понравилось в кемпинге и в самом Таллинне, что не прочь была задержаться, но я рассчитывал в понедельник успеть на экспериментальный Вильнюсский завод спортивных автомобилей, а по пути ещё лежала Латвия, хотя бы день стоило уделить Юрмале и Старой Риге.
Рижское взморье, как и Финский залив, нас баловало погодой. Теплынь… Валялись на пляже, потом я вознамерился идти в воду.
— Не пойду, давай один, — заупрямилась Лизетта.
— Ты чего? Мелко, не холодно, песочек первый класс. Небо ясное — ни пятнышка.
— Посторожу вещи. Иди. Тебе ничего не грозит.
Решил не спорить. Поскольку шлёпать по мелководью долго, вернулся лишь через час. Подруга успела натереться кремом и лежала попкой вверх, накинув майку на плечи, чтоб не обгорели. Рядом сел на корточки какой-то гиббон, что-то ей втирал, при виде меня разочарованно удалился.
— Сколько можно ждать⁈ Я за тебя волновалась. Уже мужчинки начали клеиться, этот — второй.
— Сама же сказала: тебе ничего не грозит.
Женщины страшно не любят, когда их ловят на ими же высказанных противоречиях, и возразить нечем.
— Не грозит — не означает, что можно бросать меня одну на час.
А во мне шевельнулось: к Оксане неминуемо бы прилепились, стоило бы отойти в раздевалку сменить мокрое на сухое.
— Хорошо, виноват безмерно, во всех грехах прошлых и будущих. Давай начну искупление прямо сейчас. Едем в Старую Ригу, найдём самое живописное кафе.
Сначала промахнулись, выскочили на главную улицу, кажется — имени Ленина, потому что вождь мирового пролетариата присутствовал в бронзовом воплощении и с надеждой глядел на восток. По-латышски звучит вроде «Ленина иелу». Что забавно, если отъехать несколько сот метров западнее, там находился другой памятник — худой женщине, держащей на тонких ручках три звезды, монумент свободы, он ещё довоенный, в отличие от Ильича. Получилось, Ленин повернулся к свободе задницей… Очень символично!
Сориентировавшись, я развернулся за председателем Совнаркома, и мы вернулись к началу улицы, как раз к Старому Городу, визуально совершенно не сочетающемуся с памятниками главному большевику, латышским стрелкам и прочим отметинам диктатуры пролетариата. Феодализм и Средневековье — тоже своего рода период диктатуры, но колоритнее внешне.
Столь известное место, на самом деле, занимает совсем небольшую площадь на берегу Даугавы, то есть Западной Двины. Там же находятся знаменитые Домский собор и церковь Святого Петра. Но поскольку места клерикальные, пусть духовно-далёкие католические, в нынешнем состоянии Лизы их посещать не хотелось, мы пообедали в стильном кафе, отдающем стариной, потом просто бродили по улочкам, силясь угадать, какие фильмы здесь сняты и где. Сразу вспомнились «Слуги дьявола», там мелькают башни церкви Святого Петра. Потом — «Большой янтарь». А главное, обнаружили «Швейцарию» и «Цветочную улицу», где вляпался в неприятности профессор Плейшнер из «Семнадцати мгновений весны».
— Как в загранице побывала! — восхищалась моя неизбалованная спутница, отщёлкавшая уже две плёнки в «Смене». — Вот бы в настоящую заграницу! В Польшу, например.
Я с трудом сдержал усмешку. Чуть более года назад мог без проблем лететь в Турцию или в Египет, что по деньгам, что по визовому режиму. А вот поехать в Латвию или другую страну Евросоюза порой сложнее, чем во времена СССР за «железный занавес». Самое смешное, вот это ненавязчивое и незатратное турне по западной части Советского Союза на примитивной «копейке», зато с милой девушкой рядом, приносило гораздо больше положительных эмоций, чем дорогостоящие путёвки на Красное или Средиземное море.
Главное — я молод, здоров, лучшее впереди. По крайней мере, на это хочется надеяться.
Глава 14
Быки и гонщики