Давно у меня не было панических атак. Приступ не сильный, но достаточно неприятный, чтобы Морфей отказал мне в своих объятиях. В голове крутятся слова Эммы и мои, пять потерянных лет, завтрашние заботы. Я ворочаюсь больше часа, стараюсь угомонить сердцебиение, сосредоточиваясь на дыхании, но не могу унять гвалт в голове. Я знаю только одну вещь, способную меня успокоить.
Я встаю и иду в комнату, где спит Эмма. Ставни открыты, как и каждую ночь, и лунный свет помогает мне ориентироваться. Я юркаю в ее кровать, она вздрагивает, я ее успокаиваю, она ворчит, подвигается, давая мне место, обнимает меня одной рукой, и я засыпаю.
Тогда
Сентябрь, 2011
Агата – 26 лет
– Алло?
– Гагата, я беременна!
– Что?! Неужели правда?
– Да, о Боже, я опомниться не могу, свершилось! Я БЕРЕМЕННА! Я думала, что никогда не произнесу этих слов!
– О, Эмма, я так рада за тебя! Я знала, что это произойдет, иначе и быть не могло!
– Ты первая, кому я говорю. Не хочу сообщать Алексу по телефону.
– Ты звонишь мне из туалета?
– Нет, я только что получила результаты из лаборатории по электронной почте. Но если хочешь, я могу туда сходить.
– …
– Агата?
– Что?
– Ты плачешь?
– Ничего подобного, это ты плачешь!
– Ха-ха-ха! Я слышу, врушка!
– Я буду тетей.
– Ты будешь суперской тетей.
– Обещаю тебе. Я накуплю твоему ребенку шумных игрушек, научу плохим словам, свожу в ночной клуб, познакомлю с хорошей музыкой и хорошими фильмами, вот только не рассчитывай, что я буду менять ему памперсы.
– Я без конца перечитываю письмо, чтобы убедиться, что мне не приснилось. Не надо радоваться раньше времени. У меня еще может быть выкидыш.
– Радуйся, пожалуйста. Оторвись по полной. Все будет хорошо, и через девять месяцев ты станешь мамой.
– …
– Ты плачешь?
– Нет, это ты плачешь.
Тогда
Декабрь, 2011
Эмма – 31 год
– Мадам?
Она занимает все мои мысли, эта крошечная жизнь у меня внутри. Я поглаживаю свой живот, разговариваю с ним, называю ласковыми словами. Пытаюсь представить, что в нем происходит, я купила две книги, из которых узнаю, как день за днем растет и развивается мой ребенок. Он сейчас размером с клубничину, но все органы уже на месте. Гинеколог сделал УЗИ, мы мало что увидели, но слышали, как бьется сердечко. Алекс заплакал.
– Мадам?
Первое УЗИ сделали через две недели после подтверждения беременности. Я была спокойна, пока не совершила ошибку, вздумав читать медицинские форумы и почерпнув из них много такого, о чем предпочла бы не знать. Я уже так его люблю. Не знала, что можно настолько сильно беспокоиться о ком-то, с кем еще не знаком.
– Ау, мадам!
Особого токсикоза у меня нет, немного подташнивает, вполне терпимо. Теперь я не переношу некоторые запахи, например, цветов и кофе. Я перестала его пить, перешла на травяной чай. Ем больше овощей. Мне понадобился квартирант в теле, чтобы я начала заботиться о своем организме.
– Мадам, вы нарочно?
Каждое утро я рассматриваю себя в зеркале и уверена, что живот уже вырос. Алекс говорит, что нет, но я-то вижу. Скорей бы увидели все. Скорей бы почувствовать, как он шевелится. Скорей бы подержать его на руках. Скорей бы…
– Мадам! Вы в порядке?
Чья-то рука трясет меня за плечо.
– Матис? Что такое?
– Уже час я вас зову, а вы где-то витаете! Все закончили упражнение, можно проверять?
Она занимает все мои мысли, эта крошечная жизнь у меня внутри.
Сейчас
12 августа
Эмма
8:09
В последнее утро перед отъездом Агата захотела поплавать со мной. Я не сомкнула глаз всю ночь. Она так мирно спала, прижавшись ко мне, я боялась ее разбудить. Времени почти не осталось, я должна поговорить с ней.
Срывая с себя одежду, мы бежим к воде.
– Окунайся! – кричу я Агате.
– Хорошо, Мима!
Она обрызгивает меня на бегу, я толкаю ее, она падает вперед и, зачерпнув со дна горсть мокрого песка, швыряет мне в живот. От боли я сгибаюсь пополам.
– Прекрати кривляться!
Она видит, что я не смеюсь.
– Все нормально?
– У меня ночью болел живот, наверное, от кебаба.
– Хочешь, вернемся?
– Как бы не так! Кто последний доплывет до пробитой скалы, делает массаж.
Мы бросаемся на волны, ныряем, плывем, Агата обгоняет меня с первых же метров, но я борюсь до конца. Я сильно отстаю от нее и доплываю, запыхавшись.
– Кто бы мог подумать, что однажды я стану спортивнее тебя? – похваляется она.
– Только не я! С твоей-то выносливостью проколотой шины! Ты меня поражаешь.
Я ложусь на спину. Неспокойный океан укачивает меня. Я наслаждаюсь этим ощущением, этим последним разом, завтра утром я не успею сбегать искупаться. Мой поезд уходит около полудня, а надо еще вернуть прокатную машину.
Мне на лицо капает. Я открываю глаза: серая туча скрыла синеву. Я вспоминаю наши танцы под дождем на днях и решаю не спасаться от ливня. Вода струится по лбу, по губам, по векам, вода держит мое тело, я раскидываю руки, ноги, полностью расслабляюсь. Я стала единым целым с водой. Пальцы Агаты касаются моих, потом хватаются за них, я поворачиваю голову, она спокойно лежит на спине рядом со мной. Я представляю, как нас видно с неба – две фигуры, покачивающиеся на волнах в безбрежности, одни и вместе, – и чувствую, как бесконечно мне повезло, что она у меня есть.
Мы лежим так несколько часов, наверное, меньше, а может, и больше. Когда мы выходим, дождя больше нет. Старик с чайками тут как тут.
– Добрый день, Леон! – кричит ему Агата.
Он смотрит на нее, хмуря брови, но не отвечает.
– Я почти разочарована, – говорю я. – Хотелось последнего дружеского напутствия перед отъездом.
– Со мной он не смеет. С персоналом дома престарелых он огрызается, но не бранится. А вот на остальных отрывается по полной. На прошлой неделе он сказал мадам Рено: «Иди ешь своих покойников», она так и не оправилась.
Я не могу удержаться от смеха, представляя себе эту сцену. Мы садимся на полотенца под солнцем, которое приближается к зениту.
– Давай не будем задерживаться, у меня для тебя сюрприз, – сообщает Агата.
– О черт.
– Ну спасибо.
– Я опасаюсь твоих сюрпризов. Вспомни, как ты повела меня на каток. Мое достоинство, наверное, до сих пор там валяется на льду.
Она смеется.
В последний раз я любуюсь кружением чаек вокруг седого старика, и тут Агата заявляет, что пора уходить.
– Хорошего дня, Леон! – говорит она, проходя мимо него.
Он не удостаивает ее и взглядом.
– Счастливо, месье! – кричу в свою очередь я.
И тогда, к моему великому удовольствию, у него хватает вежливости ответить мне:
– Вали, дерьмо на лопате!
Тогда
Май, 2012
Агата – 27 лет
Мы выехали первым поездом. Бегом пронеслись через вокзал. Останавливались, чтобы Мима перевела дыхание. Прыгнули в такси. Ругали на чем свет стоит все светофоры.
Нас пустили в маленький зал ожидания.
Мы слышали стоны, кажется, узнали ее голос.
Алекс вышел подышать. «Это еще надолго», – сказал он.
К ней разрешили войти только кому-нибудь одному. Я умирала, как хотела быть там, но уступила Миме.
Мы съели мерзкий сандвич и прочли глянцевый журнал, купленный в киоске в холле.
Узнали, что Лори заканчивает карьеру певицы, узнали о существовании Микаэля Вендетты.
Тут послышался плач младенца. Сердце чуть не выскочило из груди. Долгожданный! Поняли, что это еще не наш.
Мима уснула с приоткрытым ртом, привалившись головой к стене.
Я считала ее посапывания.
Мы увидели, как две женщины вошли в палату.
Отметили, что обратно они не выходят.
Мы слышали подбадривания, какие-то хрипы.
Мы взялись за руки.
И услышали слабое мяуканье.
Вышел Алекс, катя перед собой прозрачную колыбельку.
Мы увидели маленький носик, крошечные ручки, длинные ресницы.
Так мы познакомились с Сашей.
Тогда
Июль, 2012
Эмма – 32 года
Я должна быть счастлива.
Сколько лет я жила одной надеждой. Я перенесла лечение, обследования,