Предложить крестьянину я мог только свободу и деньги, а потому и посулил Савве Васильевичу выкуп всей его семьи из крепости и последующий контракт с ним на три года с окладом в три тысячи. В случае, если моё ткацкое хозяйство начнёт приносить прибыль в двести пятьдесят тысяч рублей в год, то Морозову обещалась десяти процентная доля предприятия, которая вырастет до двадцати процентов при доходе свыше миллиона. От него же мне для начала требуется налаженное текстильное производство в Велье, а затем и на берегу Яузы.
Из истории известно, что Морозов с частью семьи в двадцать первом году выкупился у Гаврилы Васильевича Разумова за семнадцать тысяч рублей ассигнациями. Вот только мало кто знает, что эти деньги он занял у староверов, и младшего сына Тимофея смог выкупить за немалые деньги только спустя два года после того, как сам обрёл свободу.
— У меня сейчас в Зуево больше двадцати крестьян ткань ткут и красят, — пригладил свою бороду Савва Васильевич. — Если я к Вам, Ваше Сияство, в управленцы пойду, то, как с мастерской и работниками быть?
— Оставь на хозяйстве Елисея и пусть он руководит твоей мастерской, — предложил я вариант, самый оптимальный на мой взгляд. — Он ведь у тебя старший и ему в этом году уже двадцать будет — пусть начинает управлять семейным делом. Вспомни себя, как в двадцать лет с пятью золотыми рублями в кармане своё дело начинал с производства шёлковых лент, нанки и плиса на единственном станке. А у Елисея задел будет и твои советы. К тому же у тебя Захар подрастает — глядишь, через пару лет сыновья тебя переплюнут и расширят производство, а то и вовсе свои мануфактуры откроют.
На самом деле Елисей Саввич отделится от своего отца только в тридцать седьмом году и откроет в селе Никольском собственную красильную фабрику, а Захару достанется небольшая красильная и отбеливающая фабрика в Богородске, которую его родитель откроет в тридцатом году.
— Откуда, Ваше Сияство, Вы столько знаете обо мне и моей семье? — не укрылись от Морозова мои знания о его прежней жизни, что его насторожило.
— Привычка такая, — пожал я плечами. — По мере возможностей стараюсь заранее как можно больше узнать о будущих работниках.
— Неожиданно для меня Ваше предложение. Нужно с семьёй и людьми посоветоваться, — подытожил нашу беседу Савва Васильевич.
— Конечно, нужно, — согласился я. — Я ещё на некоторое время задержусь в Москве, так что буду ждать твоего ответа в доме купчихи Минаевой, что в Лефортовской части.
— Знакомая фамилия, — кивнул Морозов. — У неё ещё своя ситценабивная мануфактура в Преображенской слободе имеется.
— Всё верно. И мануфактура эта нуждается в значительной модернизации. По крайней мере, нужно снести деревянные сараи, где нынче ткани обрабатывают, и построить каменные или бетонные помещения. Ну и станки с красящими цилиндрами поставить, чтобы не манерами рисунок выбивать.
— Знаете, как привилегию, выданную Веберу обойти? — выказал удивление Савва Васильевич, приподняв одну бровь.
— Конечно знаю, — кивнул я в ответ. — Примкнёшь ко мне и тоже узнаешь, а то и привод для подобных станков получишь в своё пользование после окончания контракта.
— Сложно это всё для моего понимания, Ваше Сияство, — в очередной раз пригладил свою бороду Морозов. — Мы, старообрядцы, больше на вере договора заключаем. Я ведь даже читать и писать не умею, а вы мне про контракт говорите. Как я его подписывать буду, если перо никогда в жизни не держал?
— Крестик поставишь, — чуть не рассмеялся я в ответ. — Если понадобится, я тебе личного учителя найму, чтобы он тебя грамоте обучал.
* * *
Письмо от Императрицы-матери мне пришло курьером — фельдъегерем.
Приглашение во Дворец.
Не часто такие приглашения достаются частным лицам, даже если они изрядны в титулах.
Обычно обратное бывает — князья про возможность визита заранее испрашивают, и не одну неделю ждут ответа.
Честно признаться, после самолётных покатушек двух наследников государя и его флигель — адъютанта я первым делом визит в Александру Первому предусматривал, или к Аракчееву, представляя себе их главной и самой опасной силой Империи, которые мне строго помашут пальцем и наложат запрет на такие легкомысленные забавы.
Но что-то пошло не так. Императрица-мать свой интерес проявила. И словно наложила вето для всех остальных.
Разговор с Императрицей у нас состоялся в Малом Зале Кремлёвского дворца.
Что могу сказать. Паркет достойный. Клавесин впечатляет размерами. Канделябры позолочены все. Люстра, свечей на пятьдесят, если не больше. На стенах и под потолком росписи, порой красивые, как по мне.
Четыре фрейлины. Две из них вполне себе, хоть и изрядно постарше меня в моём нынешнем теле, а остальные… М-м-м — ну, может чуть моложе Императрицы.
— Я подарила один экземпляр ваших Сказок Сперанскому. Пензенскому губернатору, которому по случаю пришлось попасть в Москву, — сообщила мне Мария Фёдоровна.
— Граф Сперанский? — наморщил я лоб, пытаясь вспоминать что-то про человека с довольно знакомой фамилией.
— Не был он графом, — довольно сурово обрезала Императрица-матьмои попытки, — А вот чиновничий сан у него велик, как и умом он не обижен, — пусть и через силу, но признала она способности губернатора, с которым была не слишком дружна, — Хорошо он о твоих Сказках отозвался. Сказал, что всю ночь читал и готов ходатайствовать перед Министерством Просвещения, чтобы их выпустили за государственный счёт и включили в обязательную школьную программу.
— Польщён, Ваше Величество.
— Вот только картинки надо будет оставить. Для детворы они важны. Отдельную притягательную силу имеют.
Я лишь кивнул в ответ, так как тут без комментариев.
— И что, даже не спросите, какая вам с того польза будет?
— Нет. Не спрошу, — помотал я головой.
— Ну да, для вас эти гонорары всего лишь мелочь.
— Так я с вас пример беру, Ваше Величество. В образование вкладываюсь. Вот у себя в Велье школу открываю. Пока на пятьдесят — шестьдесят учеников. Уже учителей начал приглашать и кроликов с курами закупил.
— А их-то зачем? — не смогла сдержать улыбки Императрица-мать от явной несуразности услышанного.
— А чтобы крестьяне сами детишек в школу выпроваживали, а не держали в домах. Подкармливать буду.
— Тогда вам придётся школу