Тут как говорится, любой каприз за ваши деньги — подписали договор, у меня отверзлась очередная черная дыра в бюджете. Сколько бы ни приносили новые лекарства, какие бы платежи ни приходили от Келера, Байера, все ухалось балтийцам. А также немцам с фирмы Круппа, которые поставляли часть оборудования. А еще пришлось напрячь Лизу, чтобы та, через мужа, пробила новое разрешение на установку заглушек для минных аппаратов и крепления для пушки. Подали эту идею так же, как и в истории с Агнесс-1 — если лодки понадобятся по мобилизации, они уже будут спроектированы и созданы под военные нужды. Сработало, разрешение получили.
В итоге к осени третьего года я был обладателем двух почти достроенных сборно-разборных подводных лодок, пригодных для транспортировки железной дорогой. К агрегатам прилагалась обученная команда из бывших отставников. На Агнесс-2 утвердили Николая Петровича Белавенца, лейтенанта, служившего в Севастополе и имевшего опыт работы с подводными минными аппаратами. В его экипаж вошли четверо опытных механиков с торговых судов, прошедших специальное обучение у Джевецкого.
Номером «три» должен был командовать Михаил Александрович Крылов, бывший мичман Черноморского флота. Он участвовал в испытаниях крепостных подводных лодок в Севастопольской бухте, и это был бесценный опыт. Крылов собрал команду из трех бывших флотских унтер-офицеров и двух вольнонаемных механиков, ранее работавших на паровых катерах.
И все это был самый минимум — на каждую лодку полагалась по двадцать членов экипажа. Но увы, и тут вылезло одно существенное узкое место.
Славка Антонов, который уже давно вырос до Вячеслава Семеновича — смог сделать установку поглощения углекислого газа на основе натровой извести. Ладно, не он сам, а его лаборатория, которая стала одним из крупнейших исследовательских центров в России. И не только в ней. Увы, мощность агрегата оказалось недостаточной — пять человек могли существовать в подводном положении не больше полусуток. Если увеличивать плавсостав — автономность резко снижалась. Нырнул и уже через час-другой нужно было выныривать и продуваться. Или хотя бы высовывать наружу шноркель-трубу, демаскируя себя. Даже мне, человеку далекому от военного дела, было понятно — без мощной установки поглощения углекислоты идея живучих подлодок не взлетит.
Джевецкий в очередной раз увлекся обсуждением планов не на шутку, даже откуда-то достал чертежи. Если не остановить, то эта музыка будет вечной.
— Степан Карлович, извините ради бога, давайте продолжим чуть позже. Лучше с утра, на свежую голову. Сейчас точно не дадут поговорить толком.
— Завтра так завтра, — вздохнул инженер. — И правда, гости... Но как вы лихо додумались шампанским потушить тлеющий заряд! — вдруг хохотнул он.
Удивляюсь отношению к таким происшествиям в это время. Выбило глаз? Ерунда какая, живой остался. И зрение полностью не потерял. Значит, всё в порядке, можно порадоваться остроумной придумке.
Раскланялся с Джевецким и пошел в будуар Агнесс.
Весьма ожидаемо она сидела перед зеркалом и поправляла прическу. Наверное, свежий воздух немного растрепал её волосы, но, зная мою жену, это могло быть незаметно никому, кроме неё самой. Камеристку она не звала — всё привычно, точно и строго.
— Дорогая, — сказал я, войдя.
Она не ответила. Только мельком взглянула в зеркало, будто невзначай убедилась, что я действительно стою за её спиной. Её молчание, как и всегда, оказалось красноречивее любых слов.
— Наверное, стоит выйти, попрощаться — сказал я. — Гости начинают разъезжаться.
— Хорошо, — коротко ответила она. — Я скоро буду.
И всё. Традиционно: ни тени эмоции. Вежливо, но никакой симпатии. Как и всегда. Я уже оставил попытки объясниться и примириться. Такое впечатление, что на время наших разговоров Агнесс Григорьевна внезапно забывает русский и совершенно не понимает обращенных к ней слов. Может, стоило еще попробовать, но в какой-то момент я бросил. Устал, наверное.
Агнесс была безупречна в роли княгини. Гостеприимна, обходительна, никогда не оставит никого без внимания. В связях, порочащих её репутацию, не замечена. Впрочем, я и не искал. Когда-то давно наш шеф безопасности, герр Мюллер, при найме спросил, насколько далеко простираются полномочия в части наблюдения за госпожой. Я тогда резко оборвал его: только охрана, ненавязчивая и незаметная. Никаких докладов, если ей что-то не угрожает.
И знаете что? Она и сама не давала поводов. Всё как у классика: «И буду век ему верна».
Но вот только иногда, как сейчас, в тишине её будуара, я ловлю себя на мысли, что эта её верность — вовсе не мне. Но тогда, уже в далеком девяносто седьмом году, я об этом даже не думал — просто боролся за свою жизнь и радовался новости о будущем наследнике.
***
Надо сказать, известие о беременности прилично подняло мой моральный дух. А вслед за ним пошел на поправку и организм. Уже следующей ночью после возвращения супруги я сильно пропотел. Да еще так, что пришлось менять полностью всю постель. Подушка — та вообще насквозь промокла.
После измерения температуры медсестра посмотрела на градусник, что-то пробормотала себе под нос, и решила повторить процедуру. Перед этим она тщательно вытерла мне подмышку. Те несколько минут, пока мы ждали результата, единственным звуком в палате был стук моих зубов о стакан. Пить хотелось неимоверно. Стакан я не удержал, и в последний миг его поймала Агнесс, не дав промочить свежее белье.
Наконец термометр извлекли на свет божий. Показания, наверное, совпали с предыдущими, потому что сестричка покачала головой, и бросилась на выход. Мое любопытство она не удовлетворила, унесла градусник с собой.
Через минуту она вернулась с группой поддержки в виде доктора Капоселлы и какого-то молодого ординатора, мне незнакомого.
— Дорогая, позволь представить тебе синьора Капоселлу, моего врача.
Итальянец расцвел в одно мгновение, начал кланяться и воскликнул с энтузиазмом высшей степени:
— È un grande onore per me, Signora Principessa!
Впрочем, процедуру представления свернули быстро, и все занялись своими обязанностями: медики начали издевательства, я — мужественно переносил это. Через десяток секунд я напоминал стейк, который готовят в дорогом ресторане — температуру измеряли в четырех точках организма, а потому возможности говорить у меня не было. Пока столбик ртути стремился к нужной отметке, медики оценивали количество и характер отделяемого из дренажей.
— Бонжорно, господа, — вошел Моровский с набором для инъекции.
Впрочем, Вацлава почти никто и не заметил — все заинтересованно смотрели на все четыре термометра. Я бы сказал, что эти нехитрые приборчики заняли всё их внимание.