– Что скажешь, Малыш?
– Это Генри там разлегся, да? – наш новый гость громко икнул. – Ну и дела... но, ик, я не при них, в смысле, не при чем, слово джентльмена! Кого угодно спросите: я весь вечер просидел в «Черном коне», из-за стола вставал токо чтоб отлить. И вообще, мы с Генри были этими, как его...
– Конкурентами! – рыкнул Фрайм и для верности еще раз встряхнул свою добычу, словно лиса – пойманного кролика. – Не корчи тут безутешного друга, Малыш. Все знают, что вы с Дексло были на ножах после той истории с жемчужным ожерельем.
– Мы... – не договорив, Малыш неожиданно рванулся к выходу. Ткань затрещала, но выдержала. От рывка скупщик отлетел назад, звонко приложившись затылком о стену, сполз вниз... и зарыдал.
– Я-а-а тут не причем! Поверьте... Дексло... я хотел выпихнуть его из бизнеса-а-а, но не убива-а-ать. Констебль, сэр... вы же знаете, так дела не делаа-а-ают. Старый скряга просто не сошелся с кем-то в цене, вот и напоролся на нож.
– Его застрелили! – сказала я.
Малыш поперхнулся слезами, вскочил и принялся озираться. Ну да, запоздало сообразила я, у людей же сумеречное зрение значительно слабее и угол, где я стояла, для Малыша казался лишь сгустком тьмы. И вдруг эта тьма начинает говорить, да еще нечеловеческим голосом...
Фрайм, тяжело вздохов, сграбастал скупщика за лацканы. Хлоп! Голова Малыша мотнулась, словно у куклы на веревочке, он попытался что-то пискнуть, но вторая пощечина вбила звук обратно в глотку.
– А теперь, – констебль подтянул Малыша вплотную к лицу, –послушай меня очень внимательно. Пару часов назад кто-то из ваших с Дексло знакомцев выпотрошил склад Хиксов. Догадываешься, что могли там взять?
– Контрабанду, – хрипло выдавил Малыш. – Бижутерию всякую... кружева.
– Хороший ответ, молодец, – похвалил его констебль. – Теперь пошевели мозгой еще немного. Склад – это был раз. Два – когда в лавку Дексло явился кто-то и стал задавать старине Генри разные неприятные тому вопросы. Кто-то новый, со стороны... иначе бы Генри не схватился за нож. Мне вот кажется, – Фрайм понизил тон, перейдя на доверительный шёпот, – что наш покойный друг умер слишком рано, не успев ответить. А значит, его гость сейчас ищет следующего в списке. Смекаешь, к чему я клоню?
– Я в эту и-игру не и-играю, – Малыш попытался отвернуться, но констебль умело «держал» его взглядом, глаза-в-глаза, – мне товар не предлагали, кто Хиксов обнес, я без понятия.
– Дексло наверняка то же самое говорил. – Аккуратным, почти нежным движением Фрайм ухватил скупщика за волосы и развернул к мертвецу. – На, полюбуйся на него! И подумай, кому ты хочешь отвечать, хорошенько подумай.
– Я-а-а...
– Кто. Мог. Ограбить. Хиксов? – слова констебля гулко падали в тишину, словно тяжелые камни в черноту омута. – Банда мамаши Грейс? Братцы гоблины? Смейзи? Старик Нид опять взялся за старое? Ну же, Фокси...
– Смейзи, – скупщик облизал пересохшие губы. – Я слышал... он где-то раздобыл пароконную телегу.
– Где сейчас его нора?
– Не знаю, клянусь...
– Знаешь, – перебил Малыша констебль. – Знаешь... и скажешь. А потом будешь молиться, чтобы мы успели туда первыми.
***
Для столь наглых – и удачливых – грабителей домик выглядел на удивление неказисто – маленький, из потемневших от времени бревен, с черной дырой в прохудившейся крыше. Я даже засомневалась, верно ли мы выбрали. Но все приметы сходились: зеленый забор с одной стороны, загон для гусейс другой, над примыкавшими к фасаду воротами во двор приколочено сломанное весло.
– Ежли все сложится, – возбужденно шепнул Фрайм, – возьмем голубчиков тепленькими.
Шептал он абсолютно напрасно – даже я с трудом разобрала его слова сквозь собачий лай.
– Прямо, хе-хе, в постельках.
– Надеюсь, констебль! – сухо отозвалась я, не став уточнять, насколько слабым было это чувство. Конечно, будь здесь отряд «лесных теней»... но мои нынешние спутники «крались» даже не громко, а оглушительно, громче мог быть разве что полковой оркестр. Комедия, да и только, жаль, некому собрать с публики деньги за билеты.
– Главное, дверь с ходу вынести, – продолжил констебль, – а там уж... давайте, парни, – обернулся он к стражникам, – надо взять с разбегу...
– Тихо! – шикнула я.
Показалось или нет? Собачий лай стал стихать, самые дальние шавки успокаивались, но ближайшие продолжали бесноваться, посылая нам все тридцать три проклятья и гремя цепями. На этом фоне раздавшийся в доме звук был едва различим – тихий то ли скрип, то ли щелчок. Вот он повторился, сквозь щель в ставнях мелькнул красноватый огонёк.
– Навались! – уже не скрываясь, а наоборот, надсаживая глотку, заорал констебль. Стражники бросились к двери, при этом один, поскользнувшись, едва не рухнул в грязь, схватился за товарища. Даже в лунном свете я отчетливо увидела, как побагровел Фрайм, видя, как его абордажная партия шатается и машет руками, словно вывалившиеся из кабака пьянчуги. Он разинул рот – и в этот миг дверь будто взорвалась изнутри. БАХ! Бах! Бах! Бах! Целая метель щепок разыгралась над крыльцом, сквозь дыры наружу торопливо протиснулись клубы сизого дыма. Упав на колени, я зажала уши, как раз вовремя, чтобы уберечь их от грохота ответной пальбы. Фрайм, скалясь, прыгнул к стене рядом с дверью, вытянул руку с револьвером и трижды нажал спуск. За изрешеченными досками охнули, что-то тяжелое глухо ударилось о пол, затем раздался треск ломаемого дерева, что-то стеклянно-звонко лопнуло... словно внутри дома бушевал разом ослепший, но еще могучий зверь, в приступе ярости круша и сметая все на своем пути. Вот снова раздался треск, за ним – низкий, вибрирующий металлический лязг, сдавленные проклятья... надсадный скрип дверных петель и полный тоскливой злобы вопль.
– Черный ход! – крикнула я. – Они убегают через двор!
«Не все», тут же сообщило мне соседнее оконце, разлетаясь красивым сверкающим веером осколков и щепок.
– Обайя, Хиггинс, что стали?! – обернувшись, рявкнул констебль. – Живо за ними! Да не туда, идиоты, вверх по улице! Они наверняка бегут к лодочной пристани! И свистите, чтоб вас, во всю глотку свистите!
Особого энтузиазма приказ у стражников