Через неделю возле институтского гардероба стоял тот же ларек, но теперь его стены сверкали чистотой и притягивали взгляды волшебной вывеской «Обмен валюты». Под вывеской красовалась латунная табличка «Тайга-инвестбанк» с номером лицензии Центробанка и прочими атрибутами присутствия закона. Стекла ларька были зашторены, а над закрытым окошком висело табло с курсом валют.
Все это было делом рук студента третьего курса Евгения Сорина. Точнее, продуктом мозговой деятельности. Латунная табличка досталась ему даром с дверей канувшего в Лету фотоателье, а вот начальный капитал приходилось собирать. Своих накоплений хватило на полторы тысячи долларов, почти столько же добавил одноклассник Пятииванов, которого Женя позвал в партнеры, что-то он позаимствовал из родительских накоплений, но там были совсем крохи. Пришлось объезжать завсегдатаев закрывшегося за полгода до этого видеосалона и просить вложить кто сколько сможет. Всего набралось рублями и валютой семь тысяч четыреста долларов, и потому Сорин очень боялся прогореть, поскольку расплатиться он не сумел бы, и даже качок Пятииванов не смог бы его спасти.
Но дело пошло. То есть пошли клиенты, и народная тропа к пункту обмена зарастать не собиралась. Продавали валюту в основном студентки в коротеньких юбочках, покупали все остальные: и студенты, и преподаватели, и работники институтской столовой. Сорин обнаглел настолько, что повесил еще одну табличку: «Клиенты, имеющие задолженность по летней сессии, не обслуживаются. Деканат».
Разумеется, Сорин обслуживал всех, только для тех, у кого были хвосты, курс обмена был немного другой – не особо выгодный для клиентов-задолжников, но никто не жаловался. Так прошла неделя, прибыль за которую составила невероятные восемь тысяч американских денег. Теперь можно было рассчитаться с инвесторами, но Евгений не спешил.
Сразу после выходных, ранним утром наступившего понедельника, в окошко заглянул заместитель декана доцент Кухарук.
– Тридцать тысяч примете? – негромко спросил он.
Евгений удивился. Тогда, в октябре девяносто четвертого, тридцать «косых» рублей деньгами не считались, ведь доллар стоил две тысячи. И даже студентки после выходных приносили на обмен сто, двести, а некоторые и триста баксов.
– Тридцать тысяч долларов, – шепнул замдекана и добавил: – Если возможно, то по льготному курсу…
Таких деньжищ в обменнике не было, но Евгений все равно пообещал. Заместитель декана сказал, что он привезет всю сумму после обеденного перерыва. И ушел. А Сорин помчался искать рубли на своем первом к тому времени автомобиле – «Москвиче-412». Как ни странно, но рублевую «тяжесть» он все же отыскал: повезло, что у Пятииванова умерла бабушка. То есть везенья в этом не было никакого, но внук-наследник продал доставшуюся ему от старушки хрущевскую двушку. Продал очень хорошо: за восемь тысяч долларов. А еще немного Евгений стащил у родителей, которые прятали свои накопления под ковром, лежащим в большой комнате. А оставшуюся часть взял у влюбленной в него первокурсницы Анжелы, у которой родители на протяжении долгого десятилетия занимались челночным бизнесом и мечтали открыть собственный магазинчик. Худенькая Анжела была наивной, несмотря на впечатляющий бюст, и совсем тогда не интересовалась футболом.
Заместитель декана спешил и потому еще до обеда прибыл к обменнику, где его поджидал снедаемый жаждой наживы Евгений Сорин. Пятииванов отсутствовал: накануне он отмечал продажу бабушкиной квартиры, и у него болела голова. Потом он вспомнил, что всю выручку отдал Червонцу, и голова стала болеть еще больше.
Замдекана Кухарук сначала осмотрелся – не видит ли кто, – после чего быстро просунул в окошко пакет с долларами, а потом и голову.
– Если можно, по льготному курсу, – напомнил он.
Евгений проверил доллары на детекторе, потом на глазах Кухарука пересчитал на машинке рубли и сказал негромко:
– Я принимаю ваши доллары даже выше курса нашего банка. Если кто узнает, то…
– Ничего страшного, – попытался успокоить его доцент. – Считайте, Сорин, что зимнюю сессию вы уже сдали.
А на следующий день случилось действительно страшное. Произошло ужасное событие – трагическое для всей страны, исключая Женю Сорина. День оказался тем самым вторником, который потом назвали черным. Рубль упал – даже не упал, а рухнул в глубокую пропасть. Утром доллар стоил две тысячи рублей, а вечером только официальный курс вырос до восьми шестисот. Но ко всем обменным пунктам города и страны люди выстроились в огромные очереди, готовые обменять все свои рублевые накопления на валюту, потому что следующий день мог стать концом их жизни.
У ларька возле гардеробной бушевала толпа, состоящая не только из постоянных клиентов, но и из непонятно как оказавшихся в фойе вуза известных артистов, моряков загранплавания, кудрявых пенсионерок и официантов с красивыми прическами. Пришлось вешать табличку: «Валюты нет». Толпа пошумела, кто-то даже попинал ногами стены ларька, и все, негодуя и ругая власть, разошлись. Валюта, разумеется, имелась: те самые тридцать тысяч баксов, которые, на свою беду, обменял на бесполезные бумажки доцент Кухарук. Сорин, конечно же, не собирался их с ходу пускать в оборот: все произошедшее предстояло хорошенько обмозговать. Он начал обдумывать свои будущие действия на рабочем месте, как вдруг в прикрытое окошко осторожно постучали. Евгений поднял глаза и обомлел: у его окна стоял сам ректор – доктор наук, профессор и член-корреспондент Михаил Васильевич Лобогуров.
– И в самом деле нет ничего? – спросил академик, показывая на табличку. – Может, найдется что? Вы уж, уважаемый, посмотрите по сусекам. Может, завалялась у вас какая-нибудь валютка?
Сорин задумался: ссориться с ректором не входило в его планы, тем более что для него совсем недавно небожителем являлся доцент Кухарук, а тут сам академик!
– Есть кое-что, – шепнул Евгений, – но это личный фонд председателя правления нашего банка. Есть тридцать тысяч долларов.
– Ого! – удивился и обрадовался член-корреспондент академии и положил на прилавок свой тяжеленный портфель. – А я даже не знаю, сколько у меня рублей. Просто забрал все, что дома хранилось в разных местах. Я готов взять доллары по двенадцать тысяч за единицу. А вообще, я банкам не доверяю. Сейчас такие банкиры, что…
– И правильно делаете, что не доверяете, Василий… то есть Михаил Васильевич, – согласился предприимчивый студент. – Я и сам из банка решил уволиться…
Он начал пересчитывать рубли и складывать пачки на столе, продолжая увлекательную беседу.
– В банке тяжело. Атмосфера душная. Думал подзаработать там, но ничего не вышло. Богатства это мне не принесло, счастья – тоже. А ведь по ночам надо заниматься наукой, готовиться к лекциям и семинарам: никакой личной жизни… Вот мне нравится одна девушка с первого курса…
Сорин вздохнул.
– Ну, ну, ну, – поторопил его академик, – вы расскажите, как у вас с ней. Не стесняйтесь, можете со всеми подробностями: ведь