Угорь затрепыхался, а потом натурально завизжал. Конечно, это не было похоже на обычный человеческий крик. Его даже никто и не услышал. Имею в виду обычных, простых людей. Звук раздавался на уровне ментального восприятия. Я еще сильнее сжал угря, затем поднёс его близко к своему лицу и тихим, злым голосом сказал:
— Не смей трогать то, что принадлежит мне. В следующий раз уничтожу.
И что самое интересное, я на самом деле знал, это правда. Могу уничтожить.
Угорь еще несколько раз дернулся и затих.
— Молодец. — Похвалил я его, а затем отшвырнул в сторону шкафа, из-под которого настороженно выглядывали чёрные тени.
Только после этого посмотрел на Валькирию. Ее лицо было бледным, но безэмоциональным. Нет… Все-таки, до чего же она красива…
— Извини, госпожа, продолжим? — Мой голос звучал размеренно, словно ничего из ряда вон выходящего сейчас не произошло.
А это между прочим, не так. Произошло. Еще как произошло! Я тысячу раз видел, как Тьма Валькири в моменты злости своей хозяйки уничтожала десятки, сотни людей. Но мне даже в голову не приходило, будто кто-то может этой тьме противостоять. Вот так запросто взять за шиворот и тряхнуть, как обосравшегося щенка. Однако думаю, именно сейчас лучше на данном факте внимания не заострять.
— Борис…– Я повернулся к слуге, который застыл изваянием за мои плечом. — Иди в столовую, потом в учебный корпус. Чай попроси сделать с травками. На самом деле, мне они не помешают.
— Конечно, хозяин… — Борька кивнул, собираясь выйти из библиотеки, но в последнюю секунду вдруг резко кинулся ко мне, схватил мою руку и, прижав ее к груди, выпалил. — Я, Асмар, повелитель бетайласов, главный полководец армии четвёртого легиона, клянусь тебе Роберт Мракодержец, сын Дома Черной Луны, в преданности до конца этого или какого-либо иного мира.
Вот тут проняло нас обоих, и меня, и Валькирию. Просто только что, злобный дух принес мне вассальную клятву. Такого я на своем веку не припомню. То есть Борька добровольно признал меня своим хозяином без каких-либо отговорок. Теперь, где бы он ни был, как дух, имею в виду, по моему одному слову бетайлас явится и, если надо, отдаст все, что может отдать. Видимо, на Бориса произвело неизгладимое впечатление мое вмешательство. Что я не позволил Смерти причинить ему вред.
Не дожидаясь реакции присутствующих, Борис развернулся и быстро удалился из библиотеки.
— Как трогательно… — Ехидно протянула Смерть.
— Не завидуй, госпожа. Теперь мы можем, наконец, поговорить? Так понимаю, чай тебе и даром не нужен. Ты просто спровадила лишнего свидетеля под благовидным предлогом. Думаю, тебе тоже лучше присесть обратно.
Я подошёл к одному из стульев, подтащил его к столу, плюхнулся, закинув ногу на ногу, и приготовился к интересной беседе.
Российская Империя, Пансионат «Светлый путь», 2027 год Нового Времени
— В чем сложность? Разве я прошу вас этого мальчика… не знаю… предать, убить, пытать калёным железом? Нет! Я всего лишь прошу откровенно с ним поговорить! Вы ему дороги, это видно. Мало представляю, как оно вышло, если честно. Пацану исполнился всего лишь год, когда вы исчезли с горизонта. Го-о-о-д! Годик. Понимаете? Двенадцать месяцев. Однако он смотрит на вас так, будто все прекрасно помнит. И это, на секундочку, мальчишка, которого на протяжении почти шести лет считали идиотом. Хотя… Почему же считали… Он и выглядел таковым. Действительно, идиот. Не разговаривал, сидел, словно овощ. Только что слюни не пускал. Нет, простые какие-то действия он выполнял. Я узнавал специально. В Кадетской школе пацан почти на протяжении двух лет справлялся с бытовой, крайне бестолковой работой служки. Элементарные вещи, он, конечно, был в состоянии понять. Но теперь…Теперь это совсем другой ребенок. Не то, чтоб я жалуюсь, но он, извините, троим Наследникам жизнь портит. Колька мой пару раз от него по морде получал. То есть внезапно идиот превратился в совершенно другого человека. Умён, хитер, с характером. Вот у меня к вам просьба как раз на эту тему. Я всего лишь хочу, чтоб вы с ним поговорили и подробно разузнали, что с мальчиком произошло.
Иван Николаевич Розенкранц, закончив пламенную речь, перевел дыхание и с ожиданием уставился на сидевшую перед ним женщину.
Чертова нянька бастарда. Упертая… Раскорячилась, как ослица посреди дороги. Старейшина Дома Огня, если честно, уже начал терять терпение. А оно и без того не является достоинством господина Розенкранца. Стихия наложила отпечаток. Глава Дома всегда отличался горячим нравом, а с возрастом данное качество лишь возросло многократно. Вспыхивает, как спичка. Только дай повод. Впрочем, иной раз и без повода полыхает.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Упрямо повторила Марина.
Она сидела в дорогом, между прочим, кресле, купленном лично Розенкранцем, и смотрела ему прямо в глаза пустым, безэмоциональным взглядом. Хотя, надо признать, нянька стала выглядеть значительно лучше.
Со дня Присяги бастарда прошло около недели. Но внешне эта женщина изменилась очень сильно.
За прошедшие годы врачи так и не смогли поставить ей точный диагноз. Да, было ранение. Да, пережила клиническую смерть. Но на этом — все. Организм пришел в норму. Вернее, должен был прийти. Однако, нянька начала будто усыхать. Из неё по капельке уходила жизнь. Медленно, почти незаметно, но уходила. За пять лет пребывания в пансионате, Марина превратилась практически в инвалида. У нее не было сил не то, чтоб передвигаться самостоятельно, она даже с кровати вставать перестала.
Когда люди Дома Огня впервые привезли эту женщину к Старейшине, ему показалось, что она вот-вот отдаст концы.
Но нет. Живее всех живых. Сидит напротив. Немного поправилась, набрала в весе. Даже щеки порозовели. В глазах появился блеск. Ситуация теперь выглядела совершенно обратно. Такое чувство, будто на предпоследнем этапе что-то изменилось и та самая жизнь, которая из няньки вытекала, начала возвращаться.
Розенкранц спрашивал девочку из персонала, которая приглядывает за Мариной. Та сказала, мол, даже спать нормально начала пациентка. Раньше по ночам стонала, металась, страдала бессонницей. Сейчас же дрыхнет аки конь.
— Марина… — Иван Николаевич вздохнул, тщательно ища в себе остатки терпения. — Вы же позволите вас называть по имени? Да? Вам мальчик тоже дорог. Иначе вы бы так не упирались.