— Ольга Николаевна и Иван Александрович, — обратилась она к нам, — чего вы от меня хотите?
Я оторопело посмотрел на маменьку, покачал головой и спросил:
— Маменька, ты что-нибудь хочешь от графини Левашовой? Вот лично я — ничего.
Матушка пропустила вопрос сына мимо ушей, посмотрела на статс-даму и мягко поинтересовалась:
— Соня… — начала она, потом поправилась. — Софья Борисовна, а с чего вы взяли, что мы от вас чего-то хотим? Я попросту хотела вам сообщить, что у вас есть племянница, дочь Сергея.
— Попросту? Зачем было вообще писать мне это письмо? Зачем было привозить с собой эту… девку?
Та-ак… Похоже, что искреннее желание маменьки познакомить тетку с племянницей, пусть незаконной, потерпят фиаско.
— Аня приехала с нами, потому что я этого захотела, — сказала маменька. — Мне кто-то мог запретить взять с собой собственную воспитанницу? Если только мой муж. А вот почему вы, сиятельная графиня все бросили, включая ваши обязанности при дворе и приехали в Москву? Чего ради? Я вам написала, что доказательств того, что Аня ваша племянница, у меня нет. Мы могли бы спокойно встретиться в Санкт-Петербурге, все обсудить. Никто вас не неволит признавать племянницу. Никто вас сюда не звал, не приглашал, вы так сами решили.
— Да потому что я берегу честь своей семьи, своего рода! Я — статс-дама императрицы, меня должны наградить Малым крестом, я графиня, я из рода Голицыных. Мы — потомки Гедимина, владетеля Литовского. Мой брат Сергей — заслуженный офицер, погибший во славу отечества. И ты собираешься пятнать нашу честь, льешь на нас грязь, предъявив нам какого-то ублюдка?
Бац!
Ай да маменька!
От ее пощечины голова «потомка владетеля Литовского» чуть не слетела с плеч. И ладно, что шея помешала.
— Да как ты смеешь⁈ — взъярилась «кавалерственная дама».
— Отставить! — рявкнул я в лучших традициях командира отделения российской армии, что разнимает драку собственных подчиненных.
Но в случае с подчиненными я был уверен в успехе, а здесь — не особо. К счастью, и маменька, и госпожа статс-дама драться не стали.
— Госпожа графиня, письмо у вас? — обратился я к статс-даме императрицы.
— Какое письмо? — не сразу дошло до сиятельной особы. К тому же — ее потряхивало. Нервы.
— Письмо, которое моя маменька — ваша подруга, прислала вам, — терпеливо пояснил я, потом уточнил: — Наверное, теперь уже бывшая подруга. Письмо. Ну, такая депеша, где сообщается, что у вашего покойного брата осталась дочь. Вернее — подозрение, что это его дочь. Нет никаких доказательств вашего родства. Мы поняли, что вам это не нужно. Но если вам это не нужно, а нам тем более. Анечка считает своим настоящим отцом другого человека. Так что — просто забудем обо всем. Письмо при вас?
— Да, письмо при мне, — подтвердила графиня.
— Дайте его сюда, — попросил я достаточно резко, почти в приказной форме.
Левашова, в девичестве Голицына, немного поколебалась, потом вытащила из сумочки сложенный вчетверо конверт.
— Будьте добры, отдайте его мне, — еще раз попросил я, протянув руку.
— Извольте, — пожала пышными плечами Софья Борисовна, отдавая мне письмо. — Зачем оно вам?
Я без зазрения совести развернул конверт, вытащил из него письмо и продемонстрировал маменьке:
— Это оно? Почерк твой?
— Оно, — подтвердила матушка, видимо, тоже не понимая — что я собираюсь сделать?
А я поступил просто — подошел к ледяной печи, открыл дверцу. Скомкав письмо, положил внутрь, поднес зажженную спичку. Подождав, пока останутся клочья сгоревшей бумаги и пепел, закрыл дверцу.
— Вот и все, — с удовлетворением проговорил я. — Вопрос закрыт. Будем считать, что его вообще не было. И не было никаких сомнительных детей, ничего. — Посмотрев на госпожу Левашову, сказал: — Наверное, сударыня, вам лучше уехать. Выгнать вас я не в праве — дом чужой, мы здесь сами на правах гостей, но оставаться рядом с вами я не желаю. Думаю, моя матушка со мной согласна. Если вы не уйдете — придется уйти нам.
— Подожди-ка, молодой человек, — не поняла графиня Левашова. — Что значит — все? А как же быть с девкой, которую вы называете дочерью моего брата?
Эх, понимаю, что слово девка не несет негатива. Так тут принято. От кого другого воспринял бы нормально, но не от этой цацы. Жаль, что сам не могу залепить статс-даме пощечину.
— Вашего брата я не имел чести знать, его дочерей тоже, — ответил я. — Вы слышали, что мы сказали? Вопрос о ваших родственниках — племянницах ли, племянниках — ваш семейный вопрос, его я решать не стану. Прощайте.
— Что значит прощайте? — снова не поняла графиня.
— Да то и значит, что я с вами прощаюсь. Очень надеюсь, что мы с вами больше не встретимся. Еще раз благодарю, что вы хотели поспособствовать моей придворной карьере.
— Да, Софья Борисовна, вам лучше уйти, — присоединилась ко мне маменька. Видя, что графиня продолжает стоять, пожала плечами: — Иван, ты прав — если госпожа Левашова не уходит, придется уходить нам. Я прикажу горничным собирать вещи, а ты найди Анечку, скажи, что мы съезжаем. Если хочешь — пришлю в твою комнату кого-нибудь из своих девушек — пусть уложат твой чемодан.
— Сам управлюсь, — улыбнулся я. Взяв маменьку за левую руку, поцеловал ей запястье. — Ты забываешь, что твой сынок уже большой мальчик.
Я собрался выйти из гостиной, но в дверях встала госпожа Левашова.
— Нет, вы мне должны все объяснить.
Будь это мужчина, я бы его попросту вынес, но драться с женщиной?
— Иван, присядем и подождем Людмилу, — сказала маменька, взяв меня под руку и отводя в сторону. — Она хозяйка, поэтому имеет полное право выгнать своего гостя, особенно незваного.
Мы сели на диван и принялись старательно делать вид, что мы здесь вдвоем.
— Ты и на самом деле станешь перестраивать дом в Череповце? — поинтересовалась маменька.
Умница маменька. Правильную тему для разговора выбрала. Заговори она о чем-то другом — о службе, о театре, это выглядело бы фальшивым. А дом — это уже конкретика, о ней и говорить легче.
— Дом