На лавках сидели далеко не молодые и даже не красавицы. Большую часть, как и рабов на рынке, я вижу здесь не в первый раз. Говорят, что некоторые годами приходят сюда, как на работу, и все бестолку. Иногда мне хочется выручить какую-нибудь из этих дурнушек, но настроение не поднимается. Может, когда оголодаю еще больше.
Я уже повернул на выход, когда увидел, как на улице Айбуршабун остановилась небольшая двухместная двухколесная закрытая повозка, обтянутая черной кожей с золотым растительным орнаментом, которую тащили два мула. Возница шел впереди и вел их на поводу. Из нее вышла женщина лет двадцати с длинными распущенными черными волосами, перехваченными веревкой, сплетенной из красной, синей и желтой прядей. Хватило бы и простенькой из пальмовых волокон. Лицо красивое и без косметики, что по нормам нынешнего Вавилона, как выйти голой. На ней белая тонкая туника-конас до щиколоток, просвечивающаяся, контуры стройного тела, темные соски и треугольник внизу живота хорошо просматриваются. Из украшений только длинные, закрученные по спирали, золотые сережки в виде морских ракушек туррителид. Пошла прямо, как слепая, которой задали курс, опустилась на край ближней каменной лавки — и тут же на ее плотно сдвинутые бедра упал бронзовый шиклу, скатившись в ложбинку между ними.
— Призываю тебя на служение богине Иштар, — осипшим от накатившего желания голосом, произнес я.
Женщина взяла бронзовый брусок тонкой левой рукой с длинными пальцами с чистыми ногтями, что у большинства вавилонянок редкость, сдавив его сильно, точно боялась, что отнимут, встала, глядя себе под ноги. Я пошел впереди, остановившись возле повозки.
— К тебе или ко мне? — задал ей вопрос. — Я остановился в Новом городе.
Она подняла голову и, как я догадался по удивлению, впервые увидела меня — девятнадцатилетнего парня, очень высокого по нынешним меркам, стройного, не урода, одетого не бедно. Не знаю, кого она намечтала, но зуб даю, что более скверный вариант. Наверное, беззубого уродливого старика в вонючих лохмотьях. Кстати, от нее не шибало духами, как от приличной богатой вавилонянки, которой по карману повозка, запряженная парой очень даже приличных мулов.
— К тебе, — произнесла она после паузы.
Я правой рукой открыл дверцу повозки. Внутри было красное двухместное сиденье по ходу движения и стенки оббиты материей такого же цвета. Левую предложил женщине, помогая забраться внутрь. Она своей левой подняла подол туники, а правой оперлась на мою. Рука была теплая и как-то трепетно маленькая. Закрыв дверцу, я прошел к вознице, показал жестом, чтобы следовал за мной. По пути постоянно оглядывался, чтобы случайно не отстали, хотя слышал топот копыт за спиной.
Зайдя во двор моего временного жилья, женщина удивленно спросила:
— Это твой дом?
— Снял на месяц вместе с обслугой, — ответил я и показал жестом Шальму, выглянувшей из кухни, чтобы исчезла.
Мы зашли в единственную жилую комнату, которая была одновременно гостиной и спальней. Внутри заметно прохладнее, чем на улице. На этом достоинства и заканчивались. Никакой мебели. Только возле дальней стены ложе, сооруженное из сырцовых кирпичей и застеленное двумя овчинами. Видимо, убогость жилья произвела на женщину неизгладимое впечатление, потому что тяжело вздохнула.
— Я не буду раздеваться. Возьми меня сзади, — предложила она и, не дожидаясь моего согласия, прошла к кровати, задрала до талии подол белой туники, которая в полумраке казалась плотной, и наклонилась, оперевшись ладонями на серую овчину.
У нее была бледная, незагорелая, узкая задница нерожавшей женщины и длинные стройные ноги. Промежность густо заросла курчавыми черными волосами. Темные слипшиеся срамные губки казались недавно зарубцевавшимся шрамом. Увиденное впечатлило меня. Я подошел сзади, раздвинул губки, поводил наслюнявленным правым большим пальцем по клитору. Женщина дернулась, будто сделал очень больно. После чего именно это и совершил, потому что влагалище было сухое и явно не под мой размер, слишком узкое. Судя по тому, что дернулась, и по напрягшимся, затвердевшим ягодицам, за которые я взялся обеими руками, женщине было больно, но даже не пискнула. Вводил медленно, чтобы ей было терпимее. Сама выбрала. Впрочем, она, скорее всего, и не догадывается, что этот процесс может доставлять удовольствие. Сейчас я выверну наизнанку весь ее мир. Я подождал, чтобы пообвыклась, после чего обильно обслюнявил большой палец правой руки и осторожно ввел его в анус, показавшийся в полумраке черным. Женщина напрягла ягодицы, пытаясь помешать мне, а потом расслабила, смирившись. Вот и умничка!
Я действовал медленно, на возвратном движении надавливая пальцем вниз. Перемычка была тонкая, казалось, что касаюсь члена. Женщина сперва крепилась, а потом начала попискивать в те моменты, когда, как догадываюсь, головка проезжала по точке «G». Влагалище начало быстро наполняться смазкой. Скольжение теперь было мягче, и я ускорил темп. Женщина заскулила все громче и громче. В какой-то момент подалась вперед, норовя соскочить, но я сильно сдавил напрягшиеся ягодицы — и она, томно и протяжно застонав, кончила, запульсировав влагалищем так, будто било током, Из женщины выплеснулась такая волна удовольствия, что даже мне стало приятнее. Я сделал еще пару возвратно-поступательных движений и тоже кончил, выплеснув накопленное века за полтора.
У женщины начали подгибаться ослабевшие от удовольствия ноги, но я не давал ей разогнуться. Подожди, дорогуша. У меня был слишком продолжительный перерыв. По второму кругу пошло мягче, поэтому надавливал пальцем сильнее. Женщина больше не сдерживалась, не стеснялась, стонала громко, от души, и даже подавалась попкой навстречу мне, когда шел вглубь, а на обратном движении царапала ногтями овину. Кончила немного раньше и начала оседать, обессиленная от удовольствия. Я подхватил ее, положил на кровать, казавшуюся сколько-то там минут назад убогой. С хорошим любовником рай и на овчине. Сел рядом с ней, убрал черные, мокрые от пота пряди волос с