— Да, путешествую со слугой, ищу, к кому наняться на службу, — сообщил я на арамейском языке и помахал рукой Абаю, чтобы шел к нам с нашим барахлом.
— У нас тут некому служить. Кто может, уезжают на материк, там устраиваются, — рассказал он, тоже перейдя на арамейский, который явно был родным языком, и пригласил следовать за ним во двор.
Изначально это были два дома. Стену между ними разрушили, и второй превратили в гостевой. Хозяин постоялого двора привел меня к деревянному столу возле лавки из кирпичей, застеленной тростником, у стены первого дома, тень от которого днем закрывала их, а сейчас отползла вбок.
— А старые доспехи и оружие есть, кому продать? — задал я следующий вопрос, садясь на лавку.
— Если по дешевке, то могут купить те, кто собирается на войну податься, — поведал он.
Из дома вышла женщина примерно таких же лет, как он, поздоровалась на арамейском, после чего поставила передо мной глиняную щербатую тарелку с двумя круглыми пресными лепешками, кувшинчик емкостью с литр и две чашки, тоже как бы обгрызенные сверху, и сразу удалилась. Ей и в доме слышно хорошо. Здесь тихо, будто в радиусе пары километров нет ни души.
— С кем собираетесь воевать? — поинтересовался я, налив себе ячменного напитка и отломив кусок лепешки, треснувшей, как кусок фанеры.
— Да говорят, ассирийцы собираются напасть на Элам. Суккаль-мах собирает всех, кто может носить оружие, обещает заплатить хорошо. Наш шакканакку Мардукаплаидин поплыл к нему в Сузы договариваться. Хочет присоединиться к его армии со всеми, кто может носить оружие, — проинформировал он и пожаловался грустно: — Остров совсем опустеет.
Я размочил кусок лепешки в напитке, откусил. Ничего, есть можно. Под ячменный эль и вовсе хорошо идет.
— Когда ваш шакканакку — как его там, запамятовал? — должен вернуться? — прикинувшись несведущим, поинтересовался я.
— Мардукаплаидин его зовут, — напомнил хозяин постоялого двора, после чего ответил: — Кто его знает⁈ Он сам себе начальник. Может, завтра, может, через неделю или месяц.
Через неделю — это плохо, а через месяц и вовсе беда. Сидеть в этой глухомани так долго у меня не было желания. Появляться в Сузах тоже не хотелось. Оставался вариант спрятаться на берегу реки Керхе и подождать, если только аборигены не заметят и не придут с оружием выяснить, что это за мутная парочка ошивается в их краях?
49
Утром мы с Абаей от пуза наелись запеченной рыбы, которую хозяйка постоялого двора приготовила специально для нас в большом количестве. Это была барабуля (от burbus — борода), получившая такое имя от римлян за свисающие длинные отростки под нижней челюстью, или султанка, как назвали русские, считая, что такие усищи могут быть только у правителя турок. В оплату за постой и кормежку я предложил тунику с дыркой от стрелы и застиранными следами крови, а сдачи у них не было. Договорились, что отдаст приготовленной рыбой и лепешками, часть которых возьмем в дорогу. Собирались захватить половину, но рыба была очень вкусная, насытились, только когда осталась треть, если не меньше.
Придерживаясь легенды, мы с Абаей поплыли на лодке к реке Керхе. Она пока что сама по себе, впадает в Персидский залив. Через сколько-то там веков станет притоком общего русла Тигра и Евфрата, которые наконец-то встретятся и объединят усилия. В устье берега густо поросли тростником. Торчать в нем, кормить комаров у меня не было желания. Мы поднялись выше по течению до того места, где правый берег поднимался метра на три и обзаводился кустами и деревьями, в основном ивами. Местность здесь была холмистая, грунт каменистый, использовать под поля или пастбища трудно. Значит. Поблизости не должно быть населенных пунктов и любознательных и агрессивных крестьян. В придачу здесь дул ветерок, разгонял крылатых насекомых. Лодку вытянули на сушу, спрятали под густой кривой ивой, длинные ветки которой, казалось, пытались дотянуться до воды. Сами перебрались выше по склону, где росли ровные высокие деревья, тени у которых были длиннее и шире, и обзор оттуда лучше. Подождем здесь несколько дней. Если жертва не появится или нас вспугнут аборигены, поплывем дальше.
Я предполагал, что Мардукаплаидин, как и все местные, ночует в населенных пунктах, которых рядом с нами нет, рано утром отправляется в путь, в полдень делает остановку, чтобы переждать жару, и, скорее всего, там и ночует. В преклонном возрасте трудно переносят продолжительные путешествия. Исходя из этого, мы организовывали свой день: с восходом солнца Абая занимал позицию выше на склоне, откуда река просматривалась примерно на километр в обе стороны, а я рыбачил и запекал рыбу на углях, разводя костер между деревьями и используя только сухие дрова, чтобы меньше было дыма. После позднего плотного завтрака, когда по моим прикидкам лодка с Мардукаплаидин должна была доплыть от ближнего городка до нас, на пост заступал я. В полдень отдыхали оба, а потом дежурил на всякий случай раб.
Именно на его вахте и появилась жертва на четвертый день нашего бдения. Я как раз поднялся выше по склону, исследуя местность. Нашел там месторождение талькохлорита и обычно сопутствующего ему амфиболового асбеста. Первый сейчас никому не нужен, присыпками не балуются, а из второго, как мне рассказывали еще амореи, некоторые эламские племена ткут ткань, в которую заворачивают знатных покойников, сжигают тело на костре, а сверток с пеплом и прочими останками закапывают.
— Кто-то плывет! — послышался с берега крик Абаи.
Я и сам увидел, когда посмотрел на реку, и понесся вниз по склону. Как учили синоби, мои глаза «бежали», глядя не под ноги, а вперед, выискивая место, где поставлю их через два-три шага. Когда овладеваешь этим способом перемещения, реже спотыкаешься, падаешь. Я успел добраться до места, выбранного для лежки. Даже осталось время на то, чтобы зарядить арбалет болтом с бронебойным наконечником, разместиться поудобнее, отдышаться, успокоиться.
Это была небольшая восемнадцативесельная галера с кожаным тентом над кормовой частью, где восседал на кресле пожилой мужчина, одетый в пурпурную тунику, поверх которой что-то типа багряного халата, сейчас распахнутого, потому что жарковато. Доспеха под ним, вроде бы, нет. На голове митра — шапка из белого войлока с золотым ободом внизу, украшенным драгоценными камнями. Простолюдины тоже носят шапки из войлока, но темных цветов. Белый только для знати, правителей и их родственников, хотя иногда пользуются любовью и у зазнавшихся