— Нет, я из страны, которая находится за горами дальше на север, — сообщил я и перешел к делу: — Купишь у меня лодку? Весла с бронзовыми креплениями, удобно грести и хорошо пропитана битумом, не протекает.
Перед портом я руками выплескал почти всё, что было на дне ее.
— Сходи посмотри, — приказал он пожилому члену экипажа, одетому лучше матросов, но хуже судовладельца, который подошел с кормы галеры, и спросил меня: — Собираешься домой вернуться?
— Да. По суше доберусь до второго моря, которое на севере, а там наймусь охранником на какое-нибудь судно — соврал я.
— Устраивайся ко мне. Я скоро поплыву в Камир. Там пересядешь на другую галеру, — предложил он.
Там хитрозадый финикиец продаст меня в рабство, предварительно ограбив. Говорить ему это не стал, пока не продам лодку.
— Посмотрим. Поспрашиваю, может, кто-нибудь в ту сторону поплывет, — произнес я.
— Если надумаешь, подходи. Я еще два дня буду стоять здесь, — сказал финикиец.
В это время его помощник осмотрел лодку, поработал веслами, будто гребет, касаясь гальки, и проинформировал своего господина:
— Хорошая лодка, и весла закреплены интересно.
— Сколько хочешь за нее? — спросил владелец галеры.
— Десять финикийских шекелей (сто четырнадцать грамм серебра), — начал я торг.
Сошлись на семи. Предполагаю, что так много только потому, что финикиец уверен, что деньги все равно вернутся к нему с наваром.
— Где здесь постоялый двор для чужеземцев? — задал я вопрос, когда мне отвесили серебро.
— Можешь остановиться в городе. Хороший постоялый двор справа от ворот, — подсказал хозяин галеры. — Скажи стражникам, что ты будешь моим пассажиром, я подтвержу, помашу им рукой.
Они, шесть человек, услышали наш разговор и помахали нам: заходи, мы тебя не боимся!
Одеты стражники в простые туники с короткими рукавами цвета ржавого, если не сказать более грубо. Единственная защита, кроме деревянного круглого щита диаметром сантиметров шестьдесят и без умбона, оббитого спереди воловьей кожей — бронзовый тонкий кругляш диаметром сантиметров десять, который скреплял над грудиной перекрестие узких ремней портупеи, поддерживавшей широкий кожаный пояс. Вооружены копьями длиной метр восемьдесят или чуть длиннее с короткими листовидными бронзовыми наконечниками и кинжалами длиной сантиметров тридцать с деревянными или костяными рукоятками, а вот из какого металла лезвие, не разглядел, потому что были в деревянных ножнах, обтянутых кожей. Стражники поленились досмотреть меня или сочли неопасным бедолагу, выжившего после кораблекрушения, показали на широкие двустворчатые деревянные ворота нужного мне заведения, расположенные наискось, на противоположной стороне улицы, идущей вдоль крепостной стены. Пока я преодолевал метров пятьдесят до них, со всего Химулли, наверное, сбежалась детвора и подошли взрослые, чтобы посмотреть на диковинного чужеземца. Я делал вид, что не замечаю повышенного интереса ко мне.
Вышел полюбоваться мной и хозяин постоялого двора, дородный мужчина с длинной черной ухоженной бородой, на которой волосы шли волнами сверху вниз или наоборот. Поняв, что иду к нему, заулыбался, будто выиграл приз.
— Хочешь переночевать у меня, чужеземец? — спросил он на арамейском диалекте аккадского языка, который я разобрал не сразу, скорее, угадал смысл.
— Да, поживу у тебя пару дней, если сойдемся в цене, — ответил я на аморейском диалекте, к которому привык за предыдущие годы.
— Треть шекеля в день с питанием, — проинформировал он. — Подойдет?
— Пока да, — согласился я.
— Пойдем, покажу твое помещение, — предложил он.
Заведение было типичное, разве что в левом крыле были маленькие однокомнатные помещения с единственным ложем из необожженных кирпичей, застеленным соломой, а в правом — по две комнаты анфиладой, причем дальняя была больше, видимо, для товаров. Двери у всех деревянные с задвигающимися запорами с внутренней стороны, сейчас открытые для проветривания и уборки. В одной двухкомнатной шустрила пожилая рабыня, судя по старой, дешевой тунике, с метелкой из сухих стеблей сорго.
— На рынке еще торгуют? — поинтересовался я, кинув на ложе баул, доспехи и оружие, оставив на ремне только кинжал из булатной стали с рукояткой из слоновой кости в покрытых черным лаком и скрепленных латунными кольцами и бутеролью, деревянных ножнах.
Хозяин постоялого двора посмотрел, высоко ли солнце, и сказал с сомнением:
— Да вроде не должны еще разойтись, — и посоветовал: — Подопри дверь палкой, а я буду посматривать.
Значит, криминал присутствует. Да и как ему не появиться, если в порт заходят финикийцы⁈
2
Рынок был у других ворот, ведущих в сторону материка, в тени надвратной башни и одной из куртин. Это были четыре ряда торговцев, предлагавших свои товары не очень назойливо, я бы даже сказал, неприлично тихо для Ближнего Востока. Торговали в основном крестьяне, которые из расположенных неподалеку деревень принесли или привезли на ослах и арбах, запряженных волами, продукцию своих полей и садов. Здесь больше фруктов, чем на юге Месопотамии. Я не удержался и купил яблоки, желтые с красным, сладкие. Что за сорт, не знаю, но мне очень понравились. Торговец отдал их вместе с маленькой корзинкой, сказав, что во второй половине дня зайдет на постоялый двор и заберет ее. Сидя на рынке, он уже знал, как я оказался в Химулли, за сколько продал лодку и где остановился.
Иду себе дальше и вижу в самом конце, поодаль от других торговцев, крупного и очень красивого вороного жеребца с белой полосой на лбу, высокой холкой, большим обхватом груди, сильными плечами и крепкими ногами, которого держал правой рукой за узду невысокий, одетый бедненько мужчина с криво сросшимися большеберцовой и малоберцовой костями правой ноги, из-за чего она стала короче, и казалось, что собрался прислониться плечом к лошадиному телу, но никак не доведет дело до конца. От коня шел ядреный сухой аромат, от которого я отвык. В свою очередь жеребца заинтересовал запах яблок, зашевелил крупными черными ноздрями. Я положил одно на ладонь, которую поднес к морде. Жеребец аккуратно и обдав теплым дыханием, взял его влажными губами, показав крупные желтоватые зубы (больше пяти лет) с заметными темными «чашами» на резцах (меньше девяти лет), и захрустел громко. Темно-карие глаза излучали удовольствие и благодарность. Продавец потянул было уздечку, чтобы конь не дай бог не укусил меня, а потом расслабился и улыбнулся.
— Местные побаиваются лошадей, — объяснил он свое поведение.
— А ты откуда? — поинтересовался я.
— Хаттой, — ответил он.
Так сейчас ассирийцы