В конце концов мне удалось загнать его в угол там, где сарай примыкал к замковой стене. Чернокрыс блестел от пота. Когда я пошёл на него, вытянув руки, чёрные глазки наполнились ненавистью.
— Только подойди! — шипел он. — Я тебе пальцы откушу! О, с каким удовольствием я посмотрю, как они падают на землю, один за другим! Иди сюда, дай Чернокрысу попробовать твои пальчики на вкус!
Сердце у меня стучало как молоток, в ушах шумела кровь. Я смотрел на жёлтые крысиные зубы. А вдруг и правда откусит? Вцепится в пальцы так, что они упадут на землю. Я просто не мог броситься на него, снова схватить юркое тельце, я ненавидел себя за трусость, за никчёмность. И тут я заметил, что крыс сидит как раз под верёвкой, на которой Рыжий Хвост развешивала выстиранное бельё. Сейчас на верёвке висели, развеваясь, две рубахи. Ещё там было несколько кухонных полотенец — и шерстяное одеяло, которым, наверное, укрывались Гримбарт и Брунхильда. Я прикинул расстояние между одеялом и Чернокрысом — да, как раз. Если я не стану медлить…
Крыс тем временем продолжал со злобной угрозой:
— Ну так как? Хочешь, чтобы пальчики остались при тебе? Тогда будь хорошим мальчиком и отойди. Мне нужно вернуться к барсукам и руководить ими. Указать, как лучше прокрутить старого медведя на фарш.
В мгновение ока я сдёрнул одеяло с верёвки, и оно кучей упало на Чернокрыса. Советник королевы Индры оказался в ловушке.
От его визга у меня заложило уши, но я без труда сгрёб одеяло и кинулся к остальным. Тьодольв и не думал прокручиваться на фарш. Да, из ран лилась кровь, но ему удалось схватить барсуков за шкирку: Гримбарт свисал у него из одной лапы, Брунхильда — из другой. Барсуки сучили лапами и шипели. В спину Тьодольву вцепилась Рыжий Хвост. Она с упоением рвала ему зубами уши и загривок, но медведь только встряхивался, как будто лиса — не более чем слепень или другое какое докучливое насекомое.
— Поймал? — задыхаясь, спросил он.
— Да! Поймал! Вот он, в одеяле!
— Хорошо.
Медведь прошагал к погребу, пинком открыл крышку и сбросил туда чету барсуков. Потом стряхнул с себя Рыжий Хвост — та, тявкнув, шлёпнулась на землю, — подхватил её и отправил следом за барсуками. Затем я швырнул в погреб узел с крысом внутри, и мы хорошенько закрыли крышку.
Я с облегчением вздохнул и улыбнулся Тьодольву. Пускай сидят вчетвером в погребе, пускай рычат — нам они больше не страшны. Но Тьодольв — он тяжело дышал, брюхо так и ходило ходуном — только покачал головой:
— Рано радоваться.
Он бросил взгляд на дверь. На крыльце возникла Индра. Или она была там уже давно? Наблюдала за побоищем — и её забавляли пронзительные крики и кровь? Большое тело сияло в лучах рассвета. Удивительно, как такое ужасное, пугающее существо может быть столь прекрасным. Извиваясь, королева сползла по ступенькам и направилась к нам.
Я дрался от всей души
Индра пристально оглядела Тьодольва с головы до ног, как будто увидела что-то странное или интересное.
— С тобой, наверное, что-то случилось, — заметила она. — Сколько тебя знаю, ты был медведем, которым управляют инстинкты. И вот ты, вопреки всякому здравому смыслу, стоишь передо мной?
Тьодольв не ответил. Из погреба доносилась сердитая разноголосица запертых там зверей.
— Мой крыс хотел предостеречь меня, но я пренебрегла его словами. — Индра покосилась на крышку погреба. — Чернокрыс оказался прав, а я ошиблась. Но я, знаешь ли, — в её круглых глазах что-то сверкнуло, — не против сюрпризов. Неопасных сюрпризов.
— Я бы не сказал, что я неопасный, — ответил Тьодольв.
— Для оленей — может быть. Или для кабанов. — Индра подползла ближе. — Но линдворма тебе не одолеть. Так решила сама природа.
— Я не подчиняюсь природе, — без дрожи ответил Тьодольв. Хотя, может, в его словах и ощущалась еле уловимая дрожь. Но Тьодольв уже не был тем перепуганным медведем, которого я видел в лесу вчера ночью. Тьодольв стал другим.
Индра склонила голову набок.
— Не подчиняешься природе?
— Нет.
— Вот, значит, что с тобой произошло. Ты вырвался на свободу. Поставил себя выше извечных законов.
— Да, — согласился Тьодольв. — Всю свою жизнь я опасался бросить вызов тому, кто сильнее. Всю жизнь запах превосходства заставлял меня идти на попятный. Но я больше не буду отступать.
— Какие бы идеи ни засели у тебя в мозгу, — сказала Индра, — ты должен понимать, что мыши никогда не победить кошку.
— Почему это? — отозвался Тьодольв. — А если мышь бьётся за что-то большее, чем собственная мышиная жизнь?
Улыбка Индры была полна ненависти и слюны.
— Ну так давай посмотрим, что победит: мои инстинкты или твоё геройство.
И она внезапно с такой силой нанесла удар, что Тьодольв полетел на землю. Он проехался по двору и врезался в какие-то лари и бочки — только щепки в стороны полетели. Я потрясённо смотрел на него. Да, я знал, что Индра сильная, но не понимал насколько. Тьодольв весил килограммов триста, а королева швырнула его через полдвора одной рукой.
Медведь с трудом поднялся, но треснувшая бочка, о которую он опёрся, раскололась, и он снова рухнул. Медведь выглядел таким жалким, что я стиснул зубы, чтобы не заплакать. Опираясь о землю, медведь встал на колени. Индра ждала: она просто смотрела на него, и на её лице не было ни страха, ни настороженности. Несколько секунд Тьодольв собирался с силами. Потом оттянул углы пасти назад, оскалил зубы и с рёвом бросился на Индру. Сверкнули длинные, как ножи, когти, шерсть на загривке встала дыбом. Бешено размахивая лапами, медведь налетел на Индру, королева отвечала с той же яростью. Начало битвы между медведем и линдвормом было положено. Бой будет ужасным, от него задрожит земля — я понял это, пятясь к открытой двери. Он будет громоподобным, кровопролитным, чудовищным — и не окончится, пока один из бойцов не падёт. Ужасно. Да, ужасно, что Тьодольву придётся сражаться с королевой один на один. Но он сам так решил. А мне надо спасать Иммера от смерти, надо увести его отсюда, пока ещё есть время.
Добравшись до холодной темноты холла, я бросился за угол и побежал вверх по лестнице. С каждой ступенькой сердце у меня стучало всё громче. Скоро, уже скоро я поднимусь к Иммеру, к брату. Протащу его по всем извилистым коридорам, мимо спален, мимо детской, мимо пучеглазых пыльных зверей, набитых опилками. Сейчас, сейчас.