Я поднялся на затёкшие ноги, ухватился за лапу, и медведь вытащил меня в светло-серую ночь. Какое удивительное чувство — не сидеть больше в сырости и холоде! Я почти забыл, как тепло и сухо жить на земле, а не под землёй. Когда Тьодольв попытался поставить меня на ноги, у меня подкосились колени. Я чуть не упал, но медведь подхватил меня.
— Где брат, знаешь? — спросил он.
Я бросил взгляд на высокую башню. Ставни были наглухо закрыты и наверняка заперты.
— Индра держит его под замком наверху, — ответил я.
— А сама где? Там, с ним?
— Сторожит, — объяснил я. — У подножия лестницы.
Тьодольв кивнул и обвёл взглядом серую громаду. Не видно ли огонька. К счастью, никто из обитателей замка не проснулся. Затем медведь взглянул на хлам и покрутил головой: тумбочки, буфеты, комоды таились в ночных тенях и теснили сошники, бочки и поилки.
— Это ещё зачем?
— Чернокрыс хотел забаррикадировать ворота, — объяснил я. — А другие решили — не нужно.
— Да уж, это точно. Я, пока ворота выломал, и так чуть на куски не развалился.
Медведь, ухмыляясь, потёр левую лапу. Я понял, что так страшно грохотало. Это Тьодольв с размаху навалился на ворота. Да, баррикаду звери не построили, но ворота всё же заперли, как обычно, на засов — толстый, обитый для прочности железом. Чтобы сломать его, требовалась недюжинная сила. Например, медвежья, подумал я и покосился на Тьодольва — громадного, могучего, косматого.
— Зачем? — спросил я. — Почему ты пришёл сюда?
Медведь перестал разминать лапу, словно хотел лучше осознать мои слова, — я такое уже видел. Потом он взглянул на меня: в нём что-то изменилось. В глубине мрачных глаз словно зажёгся свет.
— Я пришёл ради вас. Ради тебя и твоего брата.
— Но… я думал, тебе на нас наплевать. Ты же сам сказал, что у тебя нет совести.
— Я сказал, что у меня почти нет совести, — поправил Тьодольв. — А вы с Иммером как будто раздули эту искру. — Он посмотрел на свои лапы, сломавшие столько оленьих шей, и невнятно проговорил: — В наших лесах нет существа сильнее линдворма. Медведь, вступивший в схватку с ним, едва ли останется в живых. Но я сделаю всё, что могу. Может быть, тебе хватит времени забрать Иммера и сбежать.
— Не понял. — Я замотал головой. — Как ты решился на то, чего боишься? Готов даже собственной жизнью рискнуть?
— Да я же говорил. Хочу в кожаных штанах.
— Чего в штанах?
— Умереть. — Медведь пожал плечами. — Прошлой ночью Индра пощадила меня, и сначала… да, сначала я испытал облегчение. Наверное. Но всё, что я люблю — моя сторожка, мой камин, кресло, паштеты барсучихи… всего этого меня скоро лишат. А того, что жизнь предложит мне взамен, я не хочу. Если тебя лишают того, ради чего ты живёшь, смерть уже не так страшна.
— Но это ужасно!
Тьодольв рассмеялся. И это был первый раз, когда я слышал, как он смеётся. В смысле — смеётся по-настоящему.
— Не знаешь ты, что значит набивать рот муравьями в попытке наесться. Сем, ты просто не знаешь, что такое настоящий ужас. — Он помолчал и длинно вздохнул. — Для меня жить по-людски — это сон. Мне хотелось продлить его — для того я и привёл тебя к тем развалинам. Но у меня ничего не вышло. Вот почему я сейчас здесь.
Он снова оглядел замок: чёрные квадраты окон, башню, тянущуюся в небо, как каменный отросток. Я ничего не ответил — не нашёл слов. Конечно, я обрадовался, что он нам поможет. Как не обрадоваться. Совсем недавно я сидел в тёмном погребе, уверенный, что нам конец, — а медведь зажёг во мне надежду. Но он собирался биться с Индрой, зная, что стоит на кону, и это было поистине ужасно. Вот бы придумать, как дать ему всё, чего ему так хочется. Пусть бы и дальше он жил в своей сторожке, грелся у огня. И были бы в его жизни паштеты и всё прочее.
Тьодольв перестал разглядывать замок и сказал:
— Чтобы добраться до твоего брата, надо пройти мимо Индры, по-другому никак. А чтобы подняться по стене к окну, надо быть мухой. — Он поправил шапку и набрал в грудь воздуха. — Ну что ж. Если мы будем тянуть, легче нам от этого не станет. Пошли!
Мы двинулись через замковый двор, глядя себе под ноги. Не хотелось бы запнуться о какой-нибудь хлам, брошенный здесь Гримбартом или кем-то ещё. План Тьодольва не отличался сложностью. Вся надежда медведя была на то, что он сумеет застать Индру врасплох и выиграть время. Если она спит или хотя бы придрёмывает, он сумеет тяжело ранить её. Сражение затянется, а я тем временем поднимусь в башню, заберу Иммера, и мы успеем сбежать. Замок большой, в нём множество извилистых коридоров и переходов, в которых надо ориентироваться, чтобы добраться до дверей. Если нам хоть чуть-чуть повезёт, мы сумеем сбить с толку слуг, которые, конечно же, прибегут на шум.
Подходя к крыльцу, я заметил, что по небу протянулись тонкие солнечные лучи. В лесу громко, радостно пели птицы. Рассвет, прекрасный рассвет пылал радостью. Но на душе у меня не было ничего, кроме тревоги, страха и печали.
— В чём дело? — спросил Тьодольв. Он, наверное, заметил мою нерешительность.
— Я не хочу, чтобы тебе пришлось сражаться с Индрой. — Я попытался проглотить ком, который набухал у меня в горле. — Не хочу, чтобы… чтобы она тебя прикончила. Это несправедливо.
И тут я снова увидел в глазах медведя тот самый свет, мерцание или как там это ещё называют. Медведь улыбнулся и сказал:
— За меня не тревожься. Мне нужно совершить подвиг. Если Индра убьёт меня в бою, то я смогу умереть не как зверь, животное или скот, который печётся только о себе. Разве не прекрасно?
— Не знаю, — промямлил я. — Может, и прекрасно. — Помолчав, я добавил: — Но ты же хоть постараешься не погибнуть?
— Обещаю. — Медведь подмигнул. — Даю тебе честное слово, что постараюсь не погибнуть.
Мы поднялись на крыльцо.
— Помни, — сказал Тьодольв. — Мы должны застать её врасплох. К башне подходи очень тихо, чтобы никого не разбудить. Если Индра успеет подготовиться к моему появлению, шансов у нас почти не останется.
Я кивнул:
— Да, я буду идти тихо.
— Хорошо.
Тьодольв почти дотянулся лапой до дверной ручки — и тут меня прошиб ледяной пот: ручка повернулась на пол-оборота. Кто-то хотел выйти из замка. Мы с Тьодольвом в страхе переглянулись, бросились в разные стороны и прижались к стене по