Тем лучше для меня. Пока едем, может, смогу выудить у писателя ещё парочку рукописей. Ему хорошо и мне полезно. Потому что эффекты Эха в этом мире почти не использовали. Даже у антиквара Петра Васильевича Гордеева мой талант слышать осколки творческих душ в предметах был нужен исключительно для определения подлинника. Да, здесь уже знали об усилении магических свойств, когда использовался предмет известного мастера. Потому за некоторыми умельцами просто гонялись, выкладывая немыслимые суммы за их работы. Однако при этом местные артефакторы (да и не только) ещё не связывали эффекты усиления чар именно с творческим потенциалом. Полагались на магические свойства металлов, пробуждённые мастерами в процессе создания. И были частично правы: такой материал действительно выводит Эхо в слышимый местным чародеями диапазон. Но оставшийся им всё ещё был неизвестен. И этим я собирался воспользоваться.
И даже когда они выйдут на новые частоты — у меня ещё будет время, так как практичность применения Эха будет в первую очередь использована для боя. И одно дело использовать в сражении зачарованный фамильный клинок. Или даже брошь, на которую можно замкнуть пару аспектов. Всё логично и просто. Но Эхо есть и у других вещей, с которыми в битву не полезешь. У резной скамьи, например, или и у статуи древнего воина, или же у картины с кувшинками. Причём последняя может дать энергии гораздо больше дорогущих артефактов от оружейников.
Так что искусство для меня — не пустой звук, а всецело практичное применение. И писатель под рукой — ценное приобретение. Именно поэтому я остановился у небольшого лотка на перроне. Пожилой мужчина в огромных очках торговал картинами. В основном сельские пейзажи, парочка военных полотен.
— Почём? — спросил я. Продавец оживился, поднялся с раскладного стульчика.
— Вот эти по пятьдесят, вот эти по сто. Эти вот по двадцать пять.
По сто я отмёл сразу. Пустышки. Уровень Эха минимальный, возможно, художник не старался, или же просто не горел. Красиво, батально, ярко, но бездушно. А вот одна картинка источала энергию прямо запредельную. На ней был изображён рыжий котёнок, зевающий в открытое окно, за которым бежала среди зелёных лугов ярко-синяя речка.
— Эта? — указал я на картину. Художник нахмурился. В нём боролась жадность и нежелание продавать дорогую сердцу вещь.
— Пятьдесят… — выдохнул он.
— Дорого, — безжалостно заявил я, хотя готов был согласиться сразу, и отвернулся.
— За сорок отдам! — почти всхлипнул мужичок, которого явно нечасто тут вообще беспокоили покупками.
— Беру.
Отсчитав сорок рублей, я бережно забрал картину. За всё это время изумлённый Билли не проронил ни слова. Стоял рядом да с видом знатока разглядывал полотна. Но когда мы сели в вагон, он, наконец, спросил:
— Но, май друг, почему именно она? Там была такая яркая осень! Вондерфул!
Согласен, осень была хороша, но фонила сильно меньше, а денег у меня не так много, как хотелось бы.
— Люблю кошек, — просто пояснил я.
— Кошки — это банально, ю ноу, — покачал головой барон. — Красиво, но банально! Кошки и дети это, май друг, удар ниже пояс. Творческое мошенничество, ю ноу? Не знаешь о чьём писать, напиши о кошках!
Я не стал спорить. Просто посмотрел через окно поезда на лавку художника. Возможно, сюда надо будет вернуться. Когда будут деньги, конечно.
Поезд дал пронзительный гудок и медленно тронулся. Дигриаз надвинул шляпу себе на глаза, собравшись подремать, а я бережно взял картину с котёнком. Пусть и банально, но пушистик очень милый, и художник рисовал его с любовью. И красиво, и полезно. Повешу его у себя в кабинете.
Когда его отстрою.
Я отложил картину и вытянул ноги. До Кобрина ехать четыре часа. Хотелось бы поскорее, конечно. Но надо иметь терпение. Тем более что это не последний этап моего путешествия.
Потому что за Кобриным начинается пограничье. Совсем другой мир. Совсем другие порядки. У меня зажужжал телефон. Я залез в карман, вытащил мобильный и прочитал сообщение от анонимного отправителя.
'На вокзале Кобрина вас будут ждать. Не садитесь к ним в машину!
Ваш П.'
Так, а это ещё что?
Глава 6
Несмотря на то что сообщение было послано через интернет — подпись выдала адресата сразу. «Ваш П»… Ну-ну. Александр Сергеевич Павлов хороший человек, но секретного агента из него не выйдет. Надо бы непременно отблагодарить проректора за поддержку. Он, вероятно, чем-то да рискует, передавая мне такую информацию. Откуда бы её ни брал.
Но то, что Александр Сергеевич не придумывает — стало очевидно, когда поезд прибыл в Кобрин. На перроне меня действительно встречали. Обворожительная блондинка с точёной фигуркой и упакованная в явно короткое платье держала в руках табличку с моим именем.
— Вау, — тихо сказал мне Билли. — Это есть твоя подружька?
— Отнюдь.
Девушка увидела меня сразу. Значит, и ориентировку получили. Красотка зацокала каблучками на встречу, но уже на подходе поняла, что я не один, и её инструкции сразу сбились. Она растерянно обернулась, чем выдала двоих подельников в конце платформы, курящих под ветвями цветущей сирени. Вид у них был довольно бандитский, пусть оба и облачились в деловые костюмы, которые абсолютно не умели носить.
— Господин Баженов? — тихо спросила красотка. Кукольное личико эскортницы. Полагаю, девушка ею и являлась.
— К вашим услугам, — кивнул я.
— Разрешитье представиться — барон Дигриаз! — щёлкнул каблуками мой спутник и схватил блондинку за ручку. Галантно её поцеловал, хищно заглядывая в прелестные глаза.
— Вы же должны были приехать один… — растерялась девушка.
— Обстоятельства изменились. Куда нам?
— Вам… — она снова обернулась. — Вас ожидает машина. Там. Позвольте, я провожу.
— О, бэйб, я позволил бы вам многое! — проворковал Билли, но девчонка к таким подкатам явно была привыкшая, поэтому и внимания не обратила. Зацокала впереди, разрешая нам полюбоваться роскошной фигурой.
Двое мужчин в конце платформы занервничали. Обменялись недоумёнными взглядами.
— Господа, спешу представить вам наших дорогих гостей — Михаил Баженов и барон Дигриаз, — радостно и торжественно объявила блондинка. Она явно не при делах. Просто отыгрывала роль красивой куклы сопровождения для расслабления клиента. Всерьёз заниматься мной будут позже и в другом месте.
— Он же один должен быть, — буркнул левый. У него было лицо каторжанина, и глаза совсем недобрые. Напарник его отличался холёной внешностью, но всё равно