Директор школы помолчал немного, соблюдая паузу и ожидая, чтобы его подчинённые переварили полученную информацию, потом продолжил:
— Всё понятно, уважаемые коллеги? — спросил директор. — Если понятно всё, примите это к сведению. Как приказано, оценки за третью четверть мы поставим Люде, исходя из существующих оценок на данный момент. Я смотрел журнал, они вполне приемлемые, без троек, не говоря уж о двойках. Оценки за четвёртую четверть и за учебный год согласно этому приказу мы поставим исходя из контрольных заданий по предметам, сочинению, либо по исходу лабораторных работ. Данные проверки знаний будут приравнены к годовым экзаменам, и по их результатам Люда получит отметки за четвёртую четверть и за учебный год. Всё понятно?
В приёмной раздался возмущённый гул, и понятно почему. Так никто и никогда в истории образования СССР не делал! Это только на разлагающемся западе существовало отдельное обучение для избранных и потакание любимцам, а в СССР все дети должны обучаться в коллективе, и исключение ни для кого не должно стать нормой! То, что сейчас происходило, было опасно прецедентом: ты не учишься, можешь не ходить в школу, заниматься своими делами, а оценки тебе ставить будут. Из учителей никто не сомневался, что даже если они поставят Хмельницкой удовлетворительные оценки, они всё равно превратятся в хорошие. Или даже отличные. Они видели, какой ажиотаж вокруг Люды нарастает в городе, и понимали, что в школу на прежних основаниях она приходить уже навряд ли будет.
Тем не менее, спорить тут было не о чем — как написано в телефонограмме, всё уже решено, и спорить с министром образования никто не решился… Хмельницкая будет переведена на обучение экстерном…
Глава 19
Странные дела в Екатинске и в общаге
… Когда Стас с Анькой добрались до ДЮСШОР, был полдень. Естественно, дежурная, Олимпиада Николаевна, никогда не пустила бы постороннего парня в ледовый каток. Встав дородным телом посреди прохода, она преградила путь будущей звезде спорта. Никакие робкие увещевания Стаса, что ему нужно поговорить с хоккейным тренером, на неё не действовали.
— Ходют тут всякие. Не пущу. Хошь записаться в игоры играть — иди к тренеру завтра, когда он в тренерской будет. Или к директору, — чуть не кричала ершистая старушка, всегда ругавшая Люську/Арину за отсутствие второй обуви.
— Ну как мне пройти к тренеру, если вы меня к нему не пускаете? — спокойно спросил Стас.
— Ничо не знаю! Не пущу! — крикнула старушка и вытолкнула мальчишку взашей. — Приходите завтра.
— Вот видишь, что я тебе говорила! — смеясь, сказала Анька. — Не пустят тебя тут. Тут никого не пускают, кроме меня.
— А почему тебя могут пустить? — удивился Стас.
— А потому что я официальный представитель команды болельщиков Люськи и меня эта бабка знает! — гордо подбоченясь, ответила Анька и плюнула в сугроб. — Но я знаю и другой ход. Там этой бабки нету. Так что пошли, проведу я тебя к тренеру.
Тот самый секретный ход, про который говорила Анька, был запасным чёрным ходом, через который в столовую доставляли продукты. Находился он рядом с административным корпусом, но оттуда легко можно было пробраться в ледовую арену по крытому переходу. Стасу осталось только довериться своей подружке, изучившей здесь все входы-выходы.
Они миновали здание ледовой арены по улице, оступаясь и поскальзываясь в подтаявших сугробах, и добрались до полуоткрытой деревянной двери, из которой тянуло жаром и запахом готовящейся еды. Прошли через дверь, только направились не в кухню, а толкнули другую дверь и очутились в переходе между корпусами.
— Пошли за мной, — махнула рукой Анька. — Только не шуми сильно.
Когда крадучись подошли к двери, ведущей на тренировочный каток, Стас сразу же услышал за ним звуки рассекаемого коньками льда и стук клюшек о шайбы и крики тренера. Как он себя чувствовал сейчас? Очень и очень неважно. Вся смелость испарилась и осталась жалкая тусклая неуверенность. Но раз пришёл, отступать уже поздно. Конечно, если бы не Анька, возможно, он уже отсюда повернул бы домой, или вообще не вошёл бы в здание под натиском старушки. Но присутствие подружки придавало, во-первых, сил, во-вторых, не хотелось позориться перед ней. Назад дороги нет. Точка невозврата пройдена…
…Василий Степанович Горин, бывший хоккеист второго дивизиона, а ныне преподаватель хоккейной секции ДЮСШОР, ковырялся с мальчишками на льду и не сразу заметил, что на тренировке находятся посторонние люди. Первыми пацана лет двенадцати и девчонку такого же возраста заметили его воспитанники Толян и Андрей, игравшие в правой юношеской команде защитниками.
— Василий Степанович! Там стоят какие-то, на тренировку смотрят!
Тренер сразу же подъехал к бортику и уставился на Стаса, который уже готов был провалиться под землю от стыда. А девчонке, стоявшей рядом с ним, пофиг. Смотрит наглыми глазами и слегка улыбается, склонив голову в круглой шапке с ушами.
— А ты кто такой, что надо? — тренер сразу увидел, что парнишка пришёл со спортивной сумкой и с клюшкой.
Надо же… Ещё один из дворовых «гениев», возомнивший себя великим игроком. Парень явно стар для хоккея. С кем поставить играть новичка? С детьми семилетними? С юниорами он играть не сможет. А может, всё-таки попробовать?
— Я в секцию хочу записаться! — неожиданно твёрдо и уверенно сказал мальчишка. — Я хочу играть.
— Все люди чего-то хотят, — усмехнулся тренер. — Хорошо. Сможешь меня удивить, возьму тебя в секцию. Не сможешь меня удивить, иди прочь и никогда сюда больше не приходи. Отвечу сразу, почему так строго. Вас сюда много приходит — тех, кто считает себя большими игроками. Но на деле это не так, только время отнимаете. Заниматься нужно начинать с 7–8 лет. Сейчас уже поздно. Ну, раз пришёл, давай попробуем, только не плачь потом. Надевай коньки, выходи на лёд.
Стас отдал Аньке на время клюшку, сел на скамейку и надел коньки. Потом снял куртку, взял клюшку и вышел на лёд. Пацаны в хоккейной форме, снаряжении и с дорогими углепластиковыми клюшками, со смехом встретили его бедный неприкаянный вид. Деревянная клюшка, обмотанная изолентой! Вот же, ещё одна деревня пришла попытать счастье.
— В общем, такое тебе задание, — заявил тренер. — Обводишь вот этих двух молодых людей, Андрея и Толяна, забрасываешь хотя бы одну шайбу, и я тебя принимаю, сразу в юношескую команду. Это моё слово, сказанное при всех.
— Мне надо размяться, — неожиданно заявил Стас. — Хотя бы 5 минут.