«Почему бы и нет? Папа сказал, что я никогда не должна ему врать. Особенно о мальчиках».
«Некоторые виды лжи необходимы», — возразила Сиа, садясь на стул с Грейс на коленях. «Та, которая не даёт Зейну содрать кожу заживо, необходима».
«Что с Зейном?» — раздался голос Кая из дверного проема. АК и Стикс последовали за ним.
«Эээ, он был хорош, знаешь, приносил Грейси-девочке закуски», — пробормотала Сиа, спотыкаясь. Кай нахмурился, глядя на сестру, покачал головой, а затем сосредоточился на жене.
Мои сестры отодвинулись, чтобы Кай мог поднять младенцев. Он поднял Азраила на руки. Повернувшись к Стиксу, он сказал: «Познакомьтесь с будущим вице-президентом Палачей». Стикс ухмыльнулся и поднял Харона, который извивался на руках у Мэй. Пока я наблюдал, как Кай и Стикс держат своих сыновей, а затем Кай отдает Лайле Азраила и берет Талиту, все, что я видел, — это Флейм, держащая нашего ребенка однажды. Улыбающаяся так же свободно, как Стикс и Кай. Флейм нечасто улыбалась. Я молился, чтобы мы когда-нибудь стали такими же.
Как будто мое сердце почувствовало его близость, мой взгляд метнулся к открытой двери. Флейм стоял за дверью; его внимание было приковано ко мне. «Флейм», — признала я и протянула руку. Он увидел мою протянутую руку, но затем решительно покачал головой. Его взгляд метнулся к младенцам, и я увидела в его взгляде неподдельный страх. Он отступил на несколько шагов, но заставил себя стоять на месте, твердо держа меня в поле зрения. Мое сердце разорвалось надвое от чистой паники на его лице. Его руки были сжаты в кулаки по бокам, и я могла видеть, как его лоб блестел от стресса. Мой муж не любил больницы из-за того, что он пережил, прежде чем АК и Викинг нашли его в психиатрической больнице. Но видеть его таким... это уничтожило меня.
Я подошла к Лайле. Она снова держала обоих малышей. «Мне нужно домой», — тихо настояла я, не желая прерывать радостные разговоры вокруг меня. Взгляд Лайлы скользнул через мое плечо к Флейму. Она мягко кивнула, и я поцеловала ее на прощание. Я провела пальцем по щекам каждой из близнецов. «Я скоро вернусь, малыши».
« Все получится . Доверься этому, сестра», — убежденно сказала Лайла. Я вышла из комнаты и подошла к Флейму. Его глаза были широко раскрыты и полны страха, белки слишком яркие по сравнению с его радужной оболочкой цвета полуночи. Протянув руку, я сказала: «Пойдем домой?» Он энергично кивнул, но когда я потянулась, чтобы взять его за руку, он вздрогнул и потянул ее обратно к своей груди, как будто мое прикосновение было заразным. Мой пульс забился в бешеном, паническом ритме. Флейм отступил от меня — один единственный, но тяжелый шаг. В тот момент мне показалось, что нас разделяет океан. Хуже того, после того, как он пошевелился, я увидела его запястье. Мое сердце разбилось, когда я увидела засыхающую кровь, пятнающую его татуированную кожу. Он впивался ногтями в кожу. Только на этот раз ему удалось пронзить плоть.
Меня охватил ужас. Ему становилось все хуже.
«Пламя… детка…» — прошептала я и медленно приблизилась к нему, держа руки по бокам. Ноздри Флейма раздулись от моей близости. Но он не отстранился, когда я достигла его напряженного и испуганного тела. Моя душа начала плакать. Что могло быть причиной этого? Почему он вдруг испугался меня, единственного человека, которого он когда-либо впускал? Боялся моего прикосновения, прикосновения, которое успокаивало его демонов? Мне стало плохо. Не от моей беременности, а от потери принятия моего мужа. Это было самое ценное, что было у нас обоих — свобода прикасаться и любить друг друга без платы или условий. «Пойдем домой?» — молилась я, чтобы мой голос не дрожал, хотя внутри я дрожала, как лист, содрогающийся в осеннюю бурю. Я не вложила свою руку в его руку и не пыталась прикоснуться к нему и причинить ему боль. Мне нужно было отвезти его домой, где он чувствовал бы себя в безопасности.
Флейм повернулся и молча пошел рядом со мной, в лифт, а затем из больницы. Я надеялся, что выход из здания немного его расслабит, но этого не произошло. Он продолжал поглядывать в мою сторону, его темные брови были нахмурены от беспокойства.
Двигатель грузовика звучал так громко, как раскатистый гром, когда мы ехали, по-прежнему не говоря ни слова, из центра Остина, а затем в лагерь Палачей. В тот момент, когда мы оказались в уединении нашего дома, я повернулась к мужу. Протянув руку, я умоляла: «Возьми мою руку, детка».
Я наблюдала за ним. Изучала каждое его движение в поисках ответов. Когда я провела рукой по хрупкому пространству между нами, я увидела, как вспыхнули его глаза и сжались губы. Пальцы Флейма дернулись. Я знала, что он хочет меня. Я видела тоску в его отчаянном взгляде. Это разбивало мне сердце. Страхи Флейма часто разбивали мне сердце. Мой муж, наполовину опасный убийца и абсолютный защитник, наполовину потерянная и сломленная душа, вечно ищущая какой-то свет. «Пожалуйста, детка», — сказала я, на этот раз проиграв битву, чтобы остановить дрожь в голосе. «Это я. Твоя Мэдди. Твоя жена».
«Моя Мэдди», — прохрипел Флейм, его лицо исказилось от боли. Он покачал головой, и прежде чем я успел его успокоить, он поднес руки к голове и начал бить себя. «Не снова. Я не могу сделать это снова».
«Пламя!» — прыгнул я вперед. Пламя отскочил с моего пути и отступил к кухонной стене, пока не ударился о штукатурку с глухим стуком. «Что происходит?» — потребовал я, страх стал моей ведущей эмоцией.
Мускулистая шея Флейма напряглась от напряжения, но с нежной и потерянной безнадежностью в голосе он сказал: «Я причиняю тебе боль». Он уставился на свои ладони, словно они были Антихристом. Они дрожали. Это уничтожило меня, опустошив мое сердце, которое ждало его признания, прежде чем снова забиться. Флейм посмотрел мне в глаза, когда он начал крошиться. «Ты все еще болен. Я все еще вижу это на твоем лице, на твоих бледных губах. Ты никогда не лжешь мне. Но я знаю, что ты болен. Я…» Я замер, когда Флейм протянул руку, остановившись всего в волоске от моей щеки. Его взгляд сиял непролитыми слезами агонии. «Это я», — заявил он так тихо, что я едва мог услышать его глубокий,