– Милый, перестань, – Виктория Револиевна пыталась утихомирить.
Меня изнутри сжало.
– Ты хоть понимаешь, что наделал? – Григорий Максимович схватил за рубашку. Я сопротивлялся:
– Отпусти. Не трогал её!
– Врёшь. Всегда врал, сейчас врёшь. Таково нутро твое, избалованное и гнилое. Стоит мизинцем ковырнуть, как лопнет.
С силой оттолкнул его от себя. В его ладони остался мой рукав.
– Григорий Максимович, пожалуйста, остановитесь! – пожилая Римма встала перед ним на колени. – Вы же слышали – он этого не делал.
– Гриша, остановись, – Виктория Револьевна подошла рассмотреть ссадины. – Не волнуйся, Андрюша…
– Да как тут не беспокоиться? – заорал на неё, потом на “отца”. – Ты рехнулся! Я к ней даже не прикасался.
– Вы пили вдвоем коньяк.
– Она одна пила.
– Потому что решил воспользоваться ею.
– У нас с ней нет отношений. И не будет.
От услышанного Григорий Максимович ещё больше раздражился.
– Лира – дочь высокопоставленного… Твою ж мать, Андрей! Какой же ты подонок. До какой черты тебе предстоит опуститься, прежде чем остановишься? Сто семнадцатая светит за подобное.
– Ты можешь выслушать? Она приехала, общалась с мамой, общалась со мной. Всё! Я проводил до двери, затем ушел спать.
Римму подняли с колен. Ей стало плохо. Я уже задыхался от напряжения.
– Лира твой единственный шанс подняться наверх. Никому не нужен алкоголик и маргинал. А с простой колхозницей у тебя и хрен не встанет. Ты повеса. Золотая молодежь, зажравшееся ничтожество, только и можешь болтать без умолку в ресторанах, – “отец” кинул в раковину оторванный рукав. – Я надеялся на этот брак, чтобы тебя образумить, сделать настоящим человеком. А ты? Хватило на месяц! Погоди, Виктория, сегодня ночью уже придет бухим, в своей же рвоте, – он ещё раз подошел ко мне, загибая пальцы. – Я начинал обыкновенным заливщиком, затем был мастером участка, инженером, замом главного инженера, замом гендиректора, наконец, сам заслужил быть генеральным директором. Мне пришлось строить себя, чтобы достичь высот. Тебе же ничего не пришлось добиваться. Скажи спасибо своей маме, с которой ты появился в этой семье.
Я тебя принял, а ты даже отчество отказался поменять. Неблагодарный. Вот тебе срок, Андрей. До субботы. Делай Лизе предложение, или клянусь – в эту квартиру ты больше не войдешь. Отныне никакого блата и подтирания твоей грязи.
За минуту он собрался и, громко хлопнув дверью, пошел вниз к своей служебке.
Жестокий разговор парализовал меня. Виктория Револиевна успокаивала меня, Римма сидела на стуле и вздыхала, а я пытался отогнать от себе мерещащие скорым убийством мысли.
Глава 7. Союз
— Как ты додумался согласиться на её встречу в субботу? — Курочка ходил по моему кабинету, весь нервничал и ругался. — Как? Да к черту эту Лиру вообще!
— Не могу. Я недостаточно сепарирован… то есть, хочу сказать, папаша сильно давит.
Курочка плюхнулся на стул. Он пустил в свою шевелюру пальцы, чесал голову и недовольно мотал головой.
— Значит так. От Лиры нужно избавиться.
— Что, расстреляем? — я горько усмехнулся. — Мне звонить в КГБ? Алло, тут шпион западногерманской разведки?
— Да при чем тут они? Соберись. Такой шанс, как в эту субботу, у нас больше не предвидится. Иван открывает дорогу вперед. И ты, и я, и он — мы мыслим примерно в унисон.
— Ну вот видишь, Сережа, какая ситуация получается. Иван нам что-то там пообещал, что-то будет. Или нет. А тут Лира прямо передо мной растекалась, обещала протекцию. Да и Иван не отец, который ультиматум предъявил.
— Это Лира. Она летящая, оглянуться не успеешь — уже чемодан в Париже распаковывает. Она же без ума от чудаков, интеллигенции и всяких неформалов.
– Мне показалось, что она просто избалованная.
– Не только. Её не корми, только притворись юродивым, все деньги тебе отдаст за мазню на холсте или стишок-частушку.
Я разозлился. Сергей сейчас не поддерживает, а по-жесткому топит. Хватило разборок мне с Григорием Максимовичем. На рубашку плевать, новую всегда куплю или закажут в ателье, но посягательство на личные границы для меня — ред флаг с аварийной сиреной. Решать всё равно предстоит мне, не Сереже ведь идти в ЗАГС с заявлением, не ему находиться под прессом отца “Андрея Ивановича”.
И вообще, мне всего лишь двадцать лет. Двадцать, Карл! Какая свадьба, какой брак в двадцать? Нормальные люди находят свою любовь, когда уверены в себе. А я полукалич, застал первые секунды бомбардировки, я знаю, что Москву уничтожили, всех моих знакомых разнесло на атомы ядерным взрывом; оказавшись в СССР, мне пришлось превратиться в крипанутого.
Грядет разговор с “отцом”. Не знаю, как именно, но теперь очень хочется вмешаться и изменить статусы отношений. Что это вообще было? Он даже слушать не желал, врубил на полную директора и сагрился на каких-то пустых моментах. И Лира тоже молодец, чего она там разнылась в подъезде? Из-за того, что не поцеловал?
Ладно. Всё-таки часть ответственности за её состояние на мне лежит. Мог бы вести себя помягче. Лира выпила, её развезло. Выпала из потока. За эмоциями в одну ногу шагает поведение. Судя по взглядам, девушка ко всему советскому относится очень плохо. В СССР немногие могли позволить себе столь явственно развиться до такого состояния. Может, много кто и скрывал свое мнение, но она точно ничего не скрывала: “Я умираю, я умираю, помогите!”.
Её реакция на мое отношение тоже логична. Я сразу же занял позицию агрессивно защищающегося: “Что надо?”. Жившей всегда под золотым крылом неведом отказ. Как? Отказали? Мне? Впрочем, у этой позиции есть не только издержки: чрезмерное восхищение ею после “долгой разлуки” могло вызвать подозрения.
— Андрей! — крикнул Курочка.
Я молниеносно вернулся в кабинет: “Да-да, что ты там говорил?”
— Да ты издеваешься надо мной, комсомолец-партизан. Что, зря распинаюсь? Соберись, говорю.
— Что предлагаешь? — устало произнес я.
— Езжай в субботу на дачу к Ивану, а Лиру отшей.
— Это невозможно. Не годится. Нужно