Эх, Татьяна! Прям ножом в сердечко. В Московский в реальности, откуда я, меня не приняли. Десять сессий с психологом потратил на то, чтобы перестать считать катастрофой непоступление в МГУ.
— А работаете только в ВЛКСМ, так?
— У меня сохранились крепкие связи в ИНИОН. Я помогаю с переводами.
— И что переводите?
Татьяна слегка наклонила голову в бок. Её волосы естественного цвета почти не шелохнулись.
— Наш коллектив работает над… различными текстами зарубежных политических организаций. Отдел географически занимается странами Западной Европы и Северной Америки, состоит из нескольких секторов. В одном из них я, скажем так, тружусь.
Я не знаю никакого ИНИОН. Был ли в России такой институт? Ведь раньше как происходило: после 1991 года многие заведения “переобулись”, сняли старую вывеску и обновили фасад, иногда буквально. В памяти заплутал, но ничего не вспомнил, что бы значало ИНИОН. Но меня насторожило другое.
Татьяна волнуется. Нужно копнуть ещё глубже.
— А в каком именно секторе вы работаете?
— Какой вы сегодня любопытный, Андрей Иванович, — в ответ прислали скромную улыбку.
— Мне нравится ваш уровень знания.
— Помогаю в секторе изучения международной социал-демократии.
Ага. Вот оно что. Левачка? Или либералка? Вопросики, вопросики, всё больше вопросиков о её реальных политических взглядах. Вот почему Татьяна так скромно, почти скрытно улыбается над моими замечаниями про советскую действительность. Тогда, можно сказать, мне повезло в очередной раз — работать с диссидентствующей для меня, пришельца из будущего, проще, чем если бы она была зашоренной коммунисткой. Такая бы уже настучала во все инстанции: “Посмотрите, мой шеф антикоммунистический элемент, ведущий антисоветскую деятельность. И, возможно, шизофреник с вялотекущей формой!”
— Интересная у вас биография, — я решил сбавить давление. — Потом обязательно распрошу, что увлекательного находите там, за границей.
Татьяна от волнения онемела, прямо с застывшей улыбкой пыталась понять, что имелось в виду. Нужно срочно её расслабить, пока хомячок не помер:
— А меня, как видите, судьба привела к работе с молодыми коммунистами. В Ленинском комсомоле учат коммунизму молодежь, осваиваем революционный опыт старших поколений, словом и делом подтверждаем свою убежденность в правоте марксизма-ленинизма, воспитываем стойкость, нравственную чистоту… — процитировал по памяти какой-то унылый документ. В последние недели только и делаю, что заучиваю трафаретные предложения для создания правильного спича.
Белая блуза громко засмеялась — так громко, что сам заразился смехом.
— Но вам повезло, командировали в ВЛКСМ! И в самый Центральный Комитет.
— Мне повезло? — я поднял глаза со стола от удивления. Думал, что в комсомоле социальный лифт получше работает, чем в КПСС.
— Попасть в ЦК комсомольской организации в таком молодом возрасте — это очень большая удача, — Татьяна медленно закрыла за собой дверь.
И наличие дружбы с важными товарищами, забыла добавить. Хм. Но разве не должно так быть как само собой разумеещееся? Неужели молодежная организация должна управляться всякими старыми скуфами? Будто бы гимн всем детям и подросткам должен исполняться ими же.
Ещё один пунктик в биографию “Андрея Ивановича”. Я не учился в МГУ, а вот он точно родился с золотой ложкой во рту. Или с целым золотым половником. Помнится, на моем истфаке про престижность исторической профессии в советское время поговоривали не раз. Что до Татьяны, то разговор приоткрыл её новый образ. Эта женщина мне нравится всё больше и больше. Рядом с ней образуется безопасное место, где можно чуть-чуть приспустить внутренний панцирь. Запишу в дневник задачи: сблизиться с Татьяной до минимума, экологично предложить сменить внешний вид.
Взяв справочник в руки, я положил внутрь закладки из тетрадного листа: в разделах, касающихся пленумов ЦК КПСС, пропаганды и агитации, а также комсомольской работы. Главарь всех комсомольцев Мишин злится, когда мой советский язык хромает. От меня ожидают высокий уровень политической грамотности. Оно и неудивительно, только словечки “массово-политическая работа” и “рост политического сознания” на улицах никому не сдались. Их не используют. Этот канцелярит не отражает жизнь простых людей. О чем эти термины вообще? Ни о чем.
Кажется, меня затягивает в эту реальность. Страшно выйти из скорлупы. Лучше бы чиллил, насколько это можно делать в Союзе, пока чудесным образом не окажусь вновь у себя.
В мире, где произошла ядерная война… Да уж.
С этими мыслями я сел в служебную “Волгу”. Леонид, седеющий шофер, тут же начал улыбаться. Он, весьма простой по жизни, за месяц весьма расслабился со мной, пока мне приходится замещать настоящего “Андрея Ивановича”.
— Леонид, могу я вас попросить об одной услуге?
— Конечно, Андрей Иванович!
— Поехали, но не домой.
Леонид повернулся — старая шея, покрытая морщинами, покрылась резкими складками.
— Куда хотите, Андрей Иванович?
— Прокатите по Садовому кольцу. Хочу побыть наедине с собой.
Леонид, весь сияющий, вжал в педаль газа.
Глава 5. Пражский пленум
Хрустальная люстра ярко освещала ресторанный зал. Я поглядывал то на неё, то на белую скатерть и тарелки, тихо вздыхал и стучал пальцем. Сергей бесперебойно плакался о наболевшем – ему снова не повезло в любви.
Он вернулся после командировки из ГДР, где накосячил с какой-то Мартой. Записывать в свой список “ачивок” этого бабника не стал — пускай мадам остается только в Германии и в памяти. Его нынешняя пассия была в составе советской делегации; очевидно, что девушка быстро всё почувствовала, так как в Москве Сереже дали пощёчину, обозвав негодяем. Он попросил встретиться, да и мне хотелось переговорить на разные темы.
К тому же вчера в партии прошел апрельский пленум. Я в субботу немного растерялся. Будучи почти состоявшимся историком, мне было известно о важности события: только что выстрелили из сигнального пистолета, запустив Перестройку. Кадры расставлены, намечены направления в реформах. Только мне в этом мире отведена роль немого наблюдателя. Партийная дисциплина, соблюдение номенклатурной иерархии и должностной статус серьезно ограничивают в любых действиях.
В сегодняшней “Правде” опубликовали сухое информационное сообщение, не вызвавшее никаких подозрений – все фамилии из списка выступивших, кажется, на месте. Горбачев, Лигачев, Рыжков, Шеварнадзе из реформаторов; Щербицкий и Гришин из старой гвардии; остальных не помню либо вспоминаю смутно. Исторический процесс, исходя из отсутствия аномалий в виде гигантских военных дирижаблей или избрания Гриши Романова на престол, пока следует своим чередом, я на него не повлиял, однако не влияю сейчас и неизвестно, буду ли влиять вообще.
— А ведь сердцу не прикажешь,