Названия небольших ронийских городов я никогда запомнить не мог — это была всегда какая-то несозвучная комбинация букв и цифр. Я даже в своё время удивлялся, как это они свою столицу назвали «Роренкс», а не каким-то только им понятным порядковым номером. Видимо, здесь существовала какая-то скрытая договорённость между Роной, Эвенной и Каанно-Таной, иначе сложно было объяснить, почему все столицы этих стран заканчивались на «ренск», что бы это не значило.
Центральная улица городка, на которую вывела нас дорога, отличалась от всего виденного нами ранее лишь более ярким «солнечным» освещением и цветом стен — они стали разноцветно-полосатыми, с примесями жёлтого и серого цветов на матово-чёрных стенах.
Здесь, как и по дороге сюда, было как-то пустынно: мы до сих пор не встретили ни одного местного жителя.
Вместо домов вдоль дороги, от неё отходили ответвления боковых естественных туннелей. Мы сверились с указателями и свернули в один их таких нешироких туннелей, но вскоре нам пришлось спешиться и вести коней под уздцы. В отличие от дороги, которая была частично природного происхождения, а частично вырублена в камне или вырыта в земле и выложена камнями, здесь уже начинались природные пещеры с неравномерной высотой свода.
Через сотню шагов в нише в правой стене мы увидели запирающиеся на ключ стойла для лошадей, однозначно намекающие, что всех коней надо оставлять здесь и идти дальше пешком. Что мы и сделали: закрыли наших коней вместе с поклажей на ключ и пошли дальше.
Через пару десятков шагов мы вышли в просторный зал… На этом моё терпение окончательно лопнуло! Мне и так было невыносимо скучно последние часа четыре, а тут я ещё и вошёл а целую пещеру этих… Чёртовых аметистов!!! Я совсем забыл, какие кристаллы были в этой пещере, когда предлагал её посетить, но уходить уже было поздно, раз пришли.
У меня теперь не то что от вида, даже от самого слова «аметист» глаз дёргается, а тут их столько, что шагу ступить некуда, и растут они с пола, стен и потолка! То одинокими гроздьями, то целыми скоплениями.
Настя отнюдь не разделяла моего возмущения несправедливостью бытия и тут же побежала их восторженно разглядывать. Я же так и остался нервно стоять в ухода, усиленно борясь с желанием разнести всё здесь в мелкую розовую пыль. И не важно, что я не особо представлял, как бы я мог это сделать. Я бы начал, а как именно выяснял бы походу. Ещё менее важным для меня было то, что за это на меня могло ополчиться и Древо Мира, и вся Рона вместе взятая, а круг на запястье вряд ли бы спас.
Я стоял у входа, скрестив руки на груди и буравил ненавистные мне камни недружелюбным взглядом, утешая себя лишь одной мыслью, что теперь-то я понимаю, почему ронийцы никогда не добывали аметисты и не использовали их в своих изделиях. Похоже, они знали, что нельзя, но как и Дремир, этим знанием ни с кем поделиться не пожелали. Пусть хоть вся Весталия передо́хнет, им было пофиг. Не то, чтобы я их упрекал за это. Скорее, вполне разделял их позицию, пока это не коснулась меня. Хотя… и сейчас разделяю. Вот только на аметисты я больше смотреть не могу.
Я развернулся, зашёл обратно в туннель. Остановившись рядом со входом, я прислонившись спиной к его левой стене и уставился в неаметистовую стену туннеля перед собой.
«Так и Настя должна видеть, что я не сбежал, и я не буду видеть эти чёртовы кристаллы».
Чтобы уж точно ничего не видеть, я даже глаза закрыл и принялся ждать, когда Настя насмотрится это чудо света и мы поедем дальше. Заняться мне снова было нечем и я всё пытался сосредоточится хоть на каких-то полезных мыслях, например: «Как я буду искать Орден Ниев в Эренске», но в голову лишь лезли бесполезные.
«Похоже, Киран был прав, — неутешительно думал я. — С туннелями я теперь не дружу, да и с пещерами, похоже, тоже».
Раньше нравились тёмные места. Можно сказать, что меня к ним тянуло, но с тех пор в моей жизни многое поменялось, и я подумал, что стал к ним равнодушным, но нет. Пещеры, как оказалось, у меня начали вызывать странное чувство: что-то среднее между возмущением и отвращением.
«Хоть не страх», — мысленно утешил себя я.
Ко мне кто-то тихо подкрался. Обнял ладонями за шею. Этот кто-то имел знакомый приятный аромат и знакомо ко мне прикоснулся. Я открыл глаза и увидел незнакомую ехидную улыбку.
— Марк, ты что, темноты боишься? — спросила владелица этой улыбки.
«Ещё одна», — мысленно вздохнул я, вспоминая такую же реплику Кирана в похожем месте.
— Скорее света, — съехидничал я, сказав правду.
— О! Теперь я поняла! — воскликнула Настя.
— И что ты поняла? — скептически уточнил я.
— Поняла, почему ты в Яренке всё время сидел дома, а потом нервно ходил днём по лесу и сбежал от нас на третий день похода, почему мы ехали сюда на карете, а потом сразу спустились под землю, — Настя замолкла на миг и выдала: — У тебя светонепереносимость! Хотя с твоей загоревшей кожей так и не скажешь…
«Вот зачем ты мне это напомнила? — подумал я и окончательно расстроился. — И про Дремир, и про цвет моей кожи… Пусть и не со зла…»
— Нету у меня светонепереносимости, — зло ответил я и тут же об этом пожалел, увидев испуг в Настиных глазах. Она опустила руки и сделала шаг назад.
Пришлось спасать ситуацию — обниматься. Я её быстро обнял за плечи, прижал к себе и тихо сказал:
— Извини, я устал.
Немного промолчал и тихо спросил:
— Пещера тебе понравилась?
— Очень. Спасибо, — ласково сказала Настя и обняла меня в ответ.
— Вот и славно! — обрадовался я и отстранился — уже взял себя в руки. — Следующая остановка: подземный речной порт. Затем корабль до Роренска, с него сразу же на вокзал, на поезд до Эренска, и я буду тебе усиленно доказывать, что у меня нет светобоязни!
— А мы что, не погуляем по Роренску? — удивилась Настя. — К чему такая спешка?
— Да там такие же пещеры, как и здесь, — пожал плечами я. — Гулять-гулять особого смысла не вижу. Разве что походить по лавкам и поискать магических предметов, зелий или одежды, если надо. Тебе что-то там