Я радовался предстоящей смене обстановки. С нетерпением ждал возможности побыть в кругу семьи, сходить на охоту, потрепать за ушами любимую собаку, встретиться с сотрудниками и друзьями. Целыми днями слышались гулкие ружейные выстрелы, иногда доносился далекий заливистый лай собаки – это в дальних, не заповедных урочищах охотники отводили душу. Теперь у меня к чувству удовлетворения от того, что мишки, наконец, построили берлогу, примешивалось щемящее душу ожидание охоты с лайкой – неуемная потребность, безраздельно захватывающая надо мной власть в каждый охотничий сезон. Одной недели обычно хватало, чтобы погасить этот порыв, но этой недели я с нетерпением ждал целый год. А пока я сидел в палатке, надеясь, что медвежата вскоре выпустят меня из-под своего неусыпного контроля, приводил в порядок записи, дул на стынущие руки, стараясь не создавать при этом шума, собирал вещи. С затаенной тревогой я смотрел на берлогу – никак не верилось, что мишки не вылезут из нее, не будут тыкаться носами в палатку, попрошайничать, вздыхать и фыркать, что их теперь долго не будет и можно заниматься своими делами, никак не связанными с жизнью этих мохнатых существ.
В это не верилось. Прошел день. Медведи из берлоги не вылезали. Лишь в полдень оттуда было слышно похрапывание, которое продолжалось совсем недолго, и больше никаких звуков – ни возни, ни фырканья. Днем трусил мелкий легкий снежок. Небольшой мороз, в три-четыре градуса, не давал ему таять, и постепенно слой снега вырос и на земле, и на поваленных деревьях, и на пушистой одежде елок. Ночью неожиданно прояснело, засияли яркие звезды и похолодало, но к утру небо плотно заложило тучами, и опять пошел все тот же мелкий долгий снег, не прекратившийся и днем.
Следующий день был как две капли воды похож на прошедший – все так же сыпал снег, иногда крупными хлопьями, иногда мелкий, похожий на белую пыль, укутывал лес все плотней и плотней в белое покрывало. В обед, как и накануне, из берлоги послышались негромкое посапывание и недолгий храп, но потом все стихло до вечера. И если бы я не знал наверняка, что в семи метрах от меня лежат два медвежонка, то ни по каким признакам уже не смог бы определить, что рядом жилая берлога, – снег надежно замаскировал всю их деятельность, прикрыл веточки и корни, которые хранили следы зубов моих подопечных. Только внимательный осмотр чела, около которого колючими щетками торчали концы измочаленных, обгрызенных медвежатами корней, позволял предположить наличие берлоги под этим обычным, таким же, как многие десятки других, вывалившимся деревом.
Ночью я решил уйти домой, оставив палатку и кое-какие вещи, которые не очень боялся потерять, на «совести» медвежат. Задолго до начала темноты я уложил рюкзак и в десять часов, в полной темноте, под шорох лениво сыпавшегося снега, бесшумно вылез из палатки. По знакомой тропке, на ощупь, медленно фиксируя каждый шаг, отошел от палатки метров на пятьдесят и лишь тогда позволил себе чуть отдохнуть. Эти метры мне стоили немалых трудов, так как, прежде чем поставить ногу, при каждом шаге я осторожно щупал ею землю, чтобы не наступить на предательский сучек, который мог треснуть, и лишь потом ставил ногу твердо. Медленно, постепенно переносил центр тяжести на эту ногу так, чтобы давление распределялось на всю ступню. В противном случае, когда нужно будет сделать второй шаг, одна из сторон стопы может продавить грунт сильнее. Тогда корпус уходит в сторону, тяжелый рюкзак усугубляет смещение, равновесие нарушается и можно упасть или, быстро переставляя ноги, наступить на сучок. Неизвестно, чем могло кончиться нарушение покоя для мишек, но рисковать я не хотел и в конце этого долгого пути обнаружил, что весь покрылся липким потом, а по ногам от напряжения перекатывалась мелкая дрожь. Дальше все пошло благополучно, и через двадцать минут я был дома. Вот так закончился первый сезон нашей работы с медвежатами.
От сознания выполненной работы и конца мытарств по лесу со зверями я почувствовал непередаваемые легкость и удовлетворение. Конечно, медвежата могли еще вылезти из берлоги, могли прийти в вольер – ведь до него всего триста метров от нашего дома! Но главное я уже видел! Я видел, как медвежата сами, без научения, построили берлогу и, кажется, не сделали ничего такого, что принципиально отличало бы их «строение» от берлог других медведей, которые мне приходилось осматривать в здешних местах.
Целую неделю я просидел дома как на иголках. Каждое утро наведывался в вольер, поглядывал на его сетку, на отпечатки следов по границе вольера. Иногда и ночью выходил из дома, долго стоял и слушал – не пришли ли топтыжки. Медвежата не пришли, и я постепенно успокоился. Через две недели я все же решился сходить к берлоге. Выбрал день, когда разгулялся свежий ветер, под создаваемый им шум подошел к берлоге метров на сорок и осмотрел ее в бинокль. Палатка оказалась совсем придавленной снегом и представляла собой небольшой снежный холмик, по сторонам которого торчали углы брезента с оттяжками, еще державшимися на кольях. Удалось рассмотреть и лунки следов медвежат, которые были хорошо засыпаны снегом. Следы были