— Всерьёз считаете, что сможете заткнуть мне рот? — я приподнял бровь.
— А вы думаете, у меня не получится? — рассмеялся Дмитрий, — Бросьте, Апостолов. Я дважды проводил ваше глубокое сканирование, и знаю, насколько вы слабы. Да даже если бы я не видел вашей едва тлеющей искры — и так мог бы сказать об этом наверняка. Иначе зачем вам приезжать в нашу клинику?
— Резонно, — улыбнулся я самой холодной из своих улыбок, — А что насчёт господина Синицына?
— О, с ним я ещё надеюсь поговорить, — оскалился младший Геллерштейн — и дунул на шар заражённой энергии.
Он рванул к нам так быстро, что если бы я не предполагал чего-то подобного — точно бы оказался под ударом. А так, успел оттолкнуть Синицына вправо, сам прыгнул влево — и жахнул по Дмитрию яркой вспышкой дезориентирующего заклинания Света.
На несколько секунд подвальный зал затопило сияние.
Я влил в тело физической энергии, опустошая заправленную пару часов назад искру наполовину. Перемахнул через панель управления барокамерами, уклонился от тёмного щупальца, которым младший Геллерштейн ударил через весь зал наугад, отбил второе огненным клинком, мелькнувшим в руке — и оказался рядом с противником.
Он явно не ожидал от меня такой прыти — на лице Дмитрия отразилось искренное удивление, которео почти сразу же сменилось звериным оскалом. Из его груди вырвался поток чёрной, грязной энергии, но я был готов к подобному.
Так что без труда перехватил эту мерзость — и толкнул её обратно, «внутрь» Дмитрия.
Эффект превзошёл все ожидания.
Уже готовое тёмное заклинание ударило по своему владельцу также, как должно было ударить по мне. Дмитрия обволокло тёмной энергией, отшвырнуло назад, на десяток шагов, протащило по полу и он остановился на входе в зал — у самых ног только что появившегося там профессора Геллерштейна.
Директор клиники замер, увидев, КТО оказался у его ног. А затем медленно повернулся ко мне.
— Вы мне сразу не понра…
Договорить ему я не позволил.
Ещё не хватало против Магистра драться — раскатает в лепёшку, если вплотную не подобраться.
«Выпив» лежащий в кармане кристалл с физической энергией, я снова рванул вперёд — да так, что суставы затрещали!
Чудом увернувшись от копья света, разрезающего сам воздух, я оказался рядом с Геллерштейном, и ударил его «страхом».
Голова взорвалась адской болью, перед глазами заплясали круги — но я не остановился. Не было времени на расшаркивания.
Опешивший профессор сделал шаг назад, споткнулся о тело сына… Я преодолел последнюю пару шагов, сбил директора клиники с ног и повалил рядом с Дмитрием.
Решения приходили интуитивно и лихорадочно — я понимал, что Геллерштейн не станет слушать меня просто так, поэтому требовалась… «Шоковая терапия».
На которую, впрочем, сил уже почти не оставалось.
Преимущества, которые мне давала магия «пожирателя», были весомыми — но имели настолько же весомые недостатки. Из за того ли, что способности не были развиты должным образом, из-за слабости моей искры, или из-за ещё чего-то — не знаю. Но постоянное их использование выбивало меня из колеи так, что потом неделями приходилось восстанавливаться.
Вот и сейчас…
Отбросив эти мысли, я положил правую руку на лоб Дмитрия — чьё тело покрылось магическими струпьями и наростами, а из тела начали прорастать мелкие щупальца — а левую на лоб Геллерштейна старшего.
А затем «выстрелил» в обе стороны энергожгутами и направил на один из них поглощение воспоминаний.
— Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года… Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года…
Хвала Эфиру, младший Геллерштейн назвал примерное время, когда обнаружил проклятье — так что был хоть какой-то шанс отыскать его воспоминания.
Я старался не думать о том, что сейчас сюда ворвётся охрана и, увидев меня, просто пристрелит.
Пуленепробиваемый амулет, прикупленный в Новгороде, выдержит не больше обоймы…
Прочь! Прочь, мысли! Мне нужно найти…
— Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года… Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года…
Картинки чужого сознания возникли в моём сознании внезапно — как и всегда.
Вихрем они пронеслись перед глазами — Дмитрий наблюдает за смертью девушки в барокамере, видит ругань отца и Синицына, исследует устройство артефакта, проверяет его, хмурится, обнаруживает в энергокристаллах посторонние колебания… Бессонная ночь, радость на лице, попытка управлять проклятьем… Вытянутые из барокамеры частицы чужих жизней вместе с этим проклятьем — и магия, которая после этого изменилась… Два эпизода, когда Геллерштейн-младший на волосок от того, чтобы отец узнал о его «иной» природе… Подделанные отчёты, внесение изменений в структуру барокамер…
Всё оборвалось также резко, как и началось. Меня и директора клиники отбросило в разные стороны, и я врезался спиной в ближайший стол. С него посыпались какие-то инструменты.
— Вы в порядке? — Синицын неожиданно оказался рядом и помог мне встать, — Что вы сделали⁈
— Просто… Показал Геллерштейну, что сделал его сын.
— Вы менталист⁈
— Можно сказать и так…
Профессор, оказавшийся у стены зала, медленно поднялся и потряс головой. Затем посмотрел на меня. В его пальцах вновь оказалось колдовское свечение, но… На этот раз он не атаковал.
— Что… Что вы сделали с моим сыном⁈
— Это не я, профессор. Он сам это сделал. Вы видели.
— Я не знаю, что я видел! — выкрикнул Геллерштейн, и его голос сорвался, прокатившись звонким эхом под сводами зала, — Не знаю! Вы… Вы превратили его в чудовище, и задурили меня! Спутались с этим…
Трясущимся пальцем директор клиники указал на стоящего рядом со мной Синицына, и с его руки сорвалась тонкая золотистая стрела.
Но, видимо, профессор был настолько ошарашен, и находился в раздрае, что заклинание получилось слабым — и я без труда его отбил.
— С кем, профессор? — спросил я, — С человеком, который отдал жизнь вашей клинике, и у которого вы всё отобрали? Дочь, работу, достижения — да ещё и выставили всё так, будто он сам виноват?
— Вы… Вы…
На Геллерштейна было больно смотреть. Обычно властный и высокомерный, сейчас он напоминал больного старика с трясущийся челюстью и тремором в конечностях. Он снова повернулся к сыну, который лежал у входа в зал, покрытый образованиями тёмной магии. Грудь Дмитрия судорожно вздымалась.
— Послушайте, профессор, — я сделал несколько шагов вперёд, примирительно поднимая руки, — Вы видели, что произошло. Я — неведомый, и у меня