— Да и пошли они в задницу, — хмыкает Крис. — Мне…
— Что тебе? — я следую за направлением ее взгляда и замолкаю, увидев, как Руслан Соболев открыто заигрывает с той девушкой, педагогом по психологии. Правда, стоят они в уголке, ближе к высокой пальме. Их в целом и не особо видно, но Кристина замечает парочку. Они не держаться за руки, не обнимаются или еще что-то. Но один взгляд Соболева, такой обжигающе-горячий говорит о многом. А уж психологони, та и вовсе, накручивает на палец прядь, закусывая губу.
Потом правда дверь кабинета кафедры открывается, и девушка резко принимает серьезный вид. Она протягивает Соболеву какую-то тетрадку.
— Интересно, — задается вопросом Ивлева. — Оксаночка не боитя, что за связь со студентом ее выпрут?
— А Руслан?
— Мне кажется, ему до одного места на всех девчонок. Он же павлин с большой буквы “п”. Ладно, пошли в кафе.
Крис тянет меня к лифтам, но стоит только створкам открыться, как перед нами появляется Артем. Он смотрит на меня в упор, заставляя сердце сжаться от волнения. Но я вдруг понимаю, что закончить его конфликт с Глебом только мне под силу. Поэтому набрав побольше воздуха в легкие, произношу:
— Поговорим?
Глава 31 — Даша
Я облокачиваюсь о подоконник, Артем становится напротив. Он отводит взгляд, проводя языком по разбитой губе. У него на носу пластырь и на брови тоже. Замечаю, что костяшки рук разбиты, да и на скуле просвечивается небольшое темное пятно в виде синяка. Не только Глебу досталось.
— Даша, — Нестеров неожиданно начинает первым, пока я собираюсь с мыслями. — Я не понимаю, что со мной не так.
— Что? — у меня прерывается дыхание, а разные фразы, которые я подобрала в голове, разлетаются прочь.
— Почему все девушки выбирают Гордеева? Ты же… — он сглатывает, засунув руки в карманы. — Ты мне безумно понравилась. Когда я впервые тебя увидел, ты выглядела такой несчастной и одинокой. Я решил, что должен подойти и что-то сказать. Но вблизи ты оказалась еще круче.
— Ребята в “подслушано” считают меня анарексичкой, — с грустной усмешкой шепчу себе под нос.
— Да пошли они в задницу! — резко вспыхивает он. И тут же вытаскивает телефон. — Сейчас я кину жалобу на это дно-сообщество.
— Артем, — дотрагиваюсь до его телефона, заставив Нестерова перевести взгляд на меня. Сейчас он не кажется таким уж дерзким, уверенным и в целом засранцем. Он будто раскис, разочаровался в себе и в мире. Мне знакомо это чувство, и то, как умело оно отравляет жизнь.
— Что? — глухо спрашивает Нестеров.
— Я давно знаю Глеба. И мои чувства к нему зародились еще до знакомства с тобой. Поэтому…
— Значит, — грустно хмыкнув, он переводит тяжесть тела на другую ногу. — У меня и шансов-то не было?
— Оставь нас в покое, — помедлив, я добавляю. — Пожалуйста. Я итак не самый счастливый человек.
— Да почему я должен сдаваться, когда мы еще не начинали? — вижу в его глазах огонек, и чтобы погасить ненужную надежду, решаюсь бить до конца.
— Мои родители сдали меня в приют в день моего рождения, бросили. Там я прожила до десяти лет, потом меня удочерили, но мама оказалась не особо такой, какой я себе представляла. Моя жизнь — это не кадры из романтического ситкома. Мне итак досталось.
Артем размыкает губы, но видимо не знает, что сказать. Что ж, если бы мне кто подобное поведал, я бы и сама замешкалась.
— Чтобы попасть в балетное училище, мать ограничивала меня в еде, взамен я занималась изнурительными тренировками. В балетном добилась успеха, но каждый день терпела унижения и нападки от учителей, не говоря уже об одноклассницах, которые меня ненавидели.
Артем слушает, не моргнув.
— И во всем этом аду, только Глеб был рядом. Для меня, — в этот раз слезы все-таки скатываются по щекам. Потому что перед глазами мелькает то прекрасное, что случилось между нами с Гордеевым за последние дни. А еще я почему-то вспоминаю детство, и теперь мне не кажется, что Глеб пытался изводить меня.
Скорее всего, он просто не знал, как правильно поддерживать, сказать об опасностях, да и я была для него врагом. И все равно он пытался, шел против себя, не намекал, а говорил прямо — в балете будет плохо, мать тебя не любит, поешь, пока не сдохла. Конечно, звучало грубо, но бывает, что человек иначе не может. И Глеб, скорее всего, не мог. Мне почему-то теперь кажется, все именно так.
Утерев слезу тыльной стороной ладони, я продолжаю.
— Глеб — моя семья и свет в конце туннеля. Пожалуйста, Артем, зарой топор войны. Если я тебе правда хоть немного нравилась, давай отпустим друг друга?
Он не отвечает, и вообще довольно долго молча смотрит в стену. Мне уже начинает казаться, что я совершила ошибку, раскрыв этому парню свое сердце. Сжав крепче лямку рюкзака, перевожу взгляд на Кристину, которая стоит в самом начале коридора. Она сказала, что никуда не уйдет, вдруг мне понадобиться помощь. В душе я бесконечно благодарна ей за поддержку. Даже не знаю, что бы делала без этой рыжеволосой боевой девчонки.
Наверное, пора уходить. Если слова, сказанные со всей искренностью, не подействовали, значит у Нестерова деревянное сердце или вообще дыра в груди. Я ошиблась на его счет. Глеб был прав… Как бы мне не хотелось обратного. Как бы я не пыталась видеть в людях хорошее.
И только собираюсь уйти, как Артем вдруг подает голос.
— Хорошо, — почти неслышно произносит он.
— Что? — не верю своим ушам.
— Когда мне стукнуло семь, мать от меня отказалась, — его голос наполняется тяжестью, да и внешне Нестеров становится мрачнее тучи. — Отец забрал меня, но я долгое время ощущал себя брошенной собакой. И тут знаешь, каждый раз ловил отказы. В школе с девчонкой не сложилось, она выбрала не меня. Потом друзья отвернулись. Но я все равно не падал духом, — он тихонько усмехается, правда усмешка выходит вымученной, тоскливой. Мне даже становится жаль Артема.
— Поэтому… — он вдруг поворачивается ко мне и уже бодрее говорит, будто взял себя в руки. — Я понимаю тебя. И если рядом с этим выскочкой тебе лучше, пусть будет так. Я отступлю.
— Артем, — шепчу, ощущая как внутри наконец-то отпускает.
— Будь счастлива, Дарья. Ты этого достойна.
На этой ноте, он разворачивается и уходит. А я… мне кажется, что должна была и ему в ответ пожелать счастья. Но не могу. Из-за Глеба не могу. Простить человека, который бил твоего близкого — не про меня. Какая