— Так уж и никто? — Петровский недоверчиво усмехнулся, — но это вообще-то не подарок, просто букет. Подарок еще не подарил…
— Костик! — Марина укоризненно посмотрела на него своими огромными глазами, — мог бы уже понять, что я слегка так отличаюсь от некоторых баб! И не считаю, что цветы где-то раздают бесплатно!
Петровский рассмеялся вместе с ней и вновь посмотрел ей в глаза.
— А мне для тебя ничего не жалко, — завил он и положил на столик белую коробку, — а это, Марин, тебе подарок. Настоящий подарок…
Петровский осторожно пододвинул его к ней. Марина пораженно взяла коробку в руки. Да. Смартфон последней модели. Такой, как она и мечтала. За баснословные деньги. Нет, она не могла это принять!
— Костя, я не возьму! — испуганно прошептала она, с мольбой глядя на него.
— Марин, не парься так! — Петровский попробовал разрядить обстановку, — ты ведь знаешь, я хорошо зарабатываю! — он улыбнулся. Марина оставалась серьезной.
— Кость, я, правда, не могу от тебя это принять, — прошептала она, — это будет просто нечестно. Ты для меня… а я… — она не находила слов. По щеке скатилась слезинка.
Петровский встал, обошел стол и позволил себе, наконец, сесть рядом с ней, а не напротив, более того, взять ее за руку, совсем не по-дружески. Марина посмотрела на него.
— Знаешь, — негромко сказал Петровский, держа ее за руку и глядя прямо в глаза, — пару недель назад один умный человек сказал мне: если тебе не для кого жить, значит, незачем. И никакие деньги здесь не спасут. Не отказывайся, Марина, прошу. И от меня… не отказывайся…
— Помнишь, что обещал мне при нашей первой встрече? — прошептала Марина, — врунишка…
Она прильнула к нему. В следующую секунду они поцеловались. По коже Петровского побежали мурашки. Он не верил в это ощущение, отрицал, но никак иначе объяснить происходящее не мог. Он обнял Марину за талию, продолжая целовать. Ему плевать, что в ресторане были люди, плевать вообще на все. Этот момент был только его. Только их. На секунду приоткрыв глаза, он увидел, что ее плотно закрыты. Это была победа. Внутренней радости не было предела. Даже две недели назад, на тайной базе Алана, когда полубандит пошел на сделку, ощущения были не такими. Теперь Петровский, кажется, понял, что тогда имел в виду безутешный отец.
— Твою мать! — прошептала Марина, слегка отстранившись, насколько это было вообще возможно, потому что Петровский продолжал крепко обнимать ее, — теперь ты будешь думать, что я из-за…
— Тише! — Петровский приложил палец к ее губам и вновь заглянул в глаза, — не страдай ерундой. Я знаю тебя. И знаю, какая ты на самом деле…
Он опять закрыл глаза и уткнулся лбом в ее волосы. Марина не сопротивлялась. Напротив, ее руки обвили Петровского за талию. Он сидел, вдыхая аромат ее волос и слушая дыхание. И хотел лишь одного: чтобы этот момент продлился вечно и повторился тысячи раз…
***
— Это уже вообще ни в какие ворота! — прошипел Карнаухов, глядя на Фролова, — пять задолженностей! Пять! С летней сессии, которая была полгода, полгода, Фролов, назад, ты умудрился сдать один экзамен из четырех!!!
Фролов сидел за столом, глядя в одну точку. У него было чувство дежа вю. Прошлогодняя ситуация повторялась. Только если тогда речь шла об одной-единственной задолженности, то теперь их было пять. Три из них, как принято было говорить в студенческой среде, «не решались» вообще, еще две, в принципе, «решались», но Дмитрий умудрился так сильно поссориться с преподавателем, что тот ни то что на контакт с ним не шел, даже просьбы Петровского и иже с ним поставить зачет и экзамен встречали грубый отказ.
— Что молчишь? — спросил Карнаухов, нависая над ним, — сказать нечего? Ты говори, Фролов, давай, оправдывайся, мне очень интересно послушать! Ну!
— Алексей Станиславович, там с преподавателями проблемы… — начал Фролов.
— Да ты что?! — фальшиво удивился декан, — значит, в преподавателях проблемы? — он прищурился.
— Я не сказал, что в преподавателях, я…
— А проблема в тебе, Фролов! — гаркнул декан у него над ухом, — проблема в том, что ты — законченный рас… й, который уверен, что выбился в большие люди и способен решить любую проблему щелчком пальцев!
— Что? — Фролов изумленно поднял глаза.
— А что, правда не нравится? — зашипел Алексей Станиславович, опершись о стул, на котором сидел Дмитрий, — вы совсем обнаглели! И ты и Петровский и Алебаев! Но если они хотя бы умудряются закрывать сессии без косяков и знают, где нужно попридержать свой апломб, где нужно иногда исполнить ваши, мать их, святые обязанности и явиться на занятия, то ты, Фролов, забил вообще на все! — он стукнул кулаком по спинке стула.
— Да я не забил… — Дмитрий вновь попытался оправдываться, чем вызвал новую вспышку гнева.
— Ты не забил, — начал Карнаухов достаточно тихо, но через секунду вновь перешел на крик, — в цензурном лексиконе вообще отсутствуют слова, чтобы охарактеризовать твое отношение!!! — взвизгнул он, — короче, Фролов, ты мне надоел. Ничем особенным ты не выделяешься, учишься хуже всех на факультете, если не во всем ВУЗе. Пиши на отчисление! — декан швырнул на стол листок бумаги.
— Нет! — Фролов похолодел, — Алексей Станиславович, не надо…
— Страшно? — лицо декана теперь было почти вплотную к нему, — а что так, вы же считаете себя такими крутыми! Что это ты, Фролов, как там у вас говорят, заднюю включил? Ну, куда делся весь твой апломб? Молчишь? — декан немного отошел от стола, — вот и молчи. У тебя неделя на все. Не закроешь все пять — на моем факультете ты больше не учишься…
— Алексей Станиславович…
— Я все сказал! — Карнаухов снова резко перебил, — у тебя было полгода. Полгода, Фролов! Ты не то, чтобы не почесался, а умудрился заработать новые «хвосты»! Никаких поблажек не будет. Компромиссов тоже! Мне плевать, как ты будешь решать эту проблему. Даю неделю! Нет — проваливай!
— Алексей Станиславович, это из-за… — начал Фролов.
— Это из-за кучи хвостов и наплевательского отношения к учебе, факультету и ко мне лично! — завопил декан, окончательно теряя самообладание, — пошел вон! Закрыл дверь! С той стороны! Вон!!!
Все было, как в тумане. Дрожа всем телом, Фролов на негнущихся ногах вышел из деканата и достал из кармана мобильный телефон.
***
Она уткнулась лицом ему в грудь. Петровский чувствовал ее горячее дыхание. Он поднял руку, которой обнимал Марину и погладил ее по спутавшимся волосам. Она рассмеялась и подняла глаза.
— Лжец, Петровский, ты знал это? — спросила она, улыбаясь.
— Знал, — он ухмыльнулся и погладил ее по щеке, — мне это часто говорят…
— Эй, и много