— Господи, Пётр Николаевич, Вы невозможны! Откровенно говоря, мы все уже приготовились Вас хоронить, а Вы, едва очнувшись, устраиваете революцию в науке медицине.
— Шутите, Сергей Петрович. Это чудесно. Однако вернёмся к моему положению: что произошло?
— Решительно непонятно, что произошло, Пётр Николаевич. Вы удалились в спальню, по виду совершенно здоровым, но утром Ваш слуга увидел, что Вы ненормально бледны, дыхание почти не слышно, кожные покровы холодные. Срочно вызванный дежурный медик, фельдшер Стасов, не смог диагностировать ничего определённого, и безотлагательно вызвал Николая Александровича Вельяминова.
— А Вы?
— А я пришел ему на смену. Николай Александрович удалился в лабораторию, где исследуются остатки Вашего ужина.
— Есть вероятность отравления? И всё же, сколько я спал?
— Пётр Николаевич, Вы опамятовались только спустя сутки. Что до отравления, то, уж простите за прямоту, но Вы на таком посту, что опасность грозит отовсюду. Но я считаю, что Ваше нынешнее состояние обусловлено внутренними причинами.
Опс! Чуть было не утащил меня на тот свет милейший Петруша, с-с-с-светлая ему память…
— То-то я сейчас умираю с голоду. Сергей Петрович, а нельзя ли мне чего-нибудь съедобного, желательно мясного? И кофе покрепче?
— Крепкий кофе Вам нынче противопоказан, и вообще, я распоряжусь, что больному подавать можно, а от чего пока воздержимся. А сейчас к Вам придёт Её императорское величество Ирина Георгиевна. Но мы времени терять не будем, и измерим давление.
Боткин выставил на прикроватный столик замысловатый аппарат, и принялся прилаживать мою руку в массивный зажим.
— Что это, Сергей Петрович?
— Это, изволите ли видеть, Пётр Николаевич, новейший сфигмоманометр системы Самуила Зигфрида Карла фон Баш.
— Экая сложная конструкция!
— Ну, со временем кто-то усовершенствует аппарат.
— А почему бы Вам не усовершенствовать сей аппарат?
— Каким образом, позвольте Вас спросить?
— Довольно просто. Дайте мне лист бумаги и карандаш. Спасибо. Теперь смотрите: вот это манжета из прорезиненной ткани, которую надевают на руку чуть выше локтя. Это груша, через которую нагнетается, а затем спускается воздух. Это манометр для измерения давления, а это стетоскоп, для выслушивания тонов. Порядок действий таков: манжету надевают на руку и нагнетают в неё воздух. Затем воздух начинают плавно спускать и стетоскопом прослушивают тоны пульса, прижав головку вот сюда. Стетоскоп, кстати, должен состоять из головки с мембраной, принимающих звук, жёстких трубочек, играющих роль наушников и соединяющих их резиновых трубок. Отмечать следует верхнюю границу, когда появились биения пульса и нижнюю, когда звук биения прекратился.
— Гениально! Просто и эффективно. Но почему нужно отмечать верхнюю и нижнюю границу?
— Потому что норма занимает некоторую область, выше которой болезнь, но и ниже которой тоже болезнь.
— Резонно.
— Вот и установите пределы систолитического и диастолитического давления, напишите руководство по использованию аппарата, и запустите его в массовое производство.
— Я не могу этого сделать!
— Отчего же?
— Это не моя идея, а Ваша.
— Сергей Петрович, дорогой! Аппарат Вы будете делать не собственными руками. Два аппарата: не забудем стетоскоп. Исследования Вы будете проводить тоже не в одиночку. Записывайте привилей на Военно-Медицинскую академию, и дело с концом. Роялти будут течь в кассу академии. Представляете, какому количеству врачей нужны тонометры и стетоскопы? Миллионам по всему миру!
— А Вы…
— А вот моё имя не должно звучать нигде, и это категорическое требование.
* * *
Спустя неделю.
Пыхтящий от негодования Андрей принёс мне кипу газет, и отложил несколько из них рядом с основной кипой.
— Что-то любопытное, Андрей Ефимович?
— Очень синхронный залп в Вашу сторону, Пётр Николаевич.
— И кто на этот раз взял на себя функцию картечи?
— Граф Лев Николаевич Толстой.
— Знаю такого, как же не знать. Читал без удовольствия, но талант отрицать нельзя. Большая статья?
— Огромная, но важнейшее я очертил красным маркером.
Да-да! Маркеры, как и фломастеры давно запущены в производство и уже принесли в казну что-то около четырёх миллионов рублей. Так, что за газеты? Ага, «Русское слово», «Русские ведомости», «Телеграф», «Таймс», «Вся Москва», «Монд» и ещё десяток. Ага, статья одна во всех. Действительно, синхронный залп. Читаю только отмеченное, поскольку Толстой — писатель на любителя, как и Проханов в том, моём будущем.
Ладно, читаем:
«Что же касается самодержавия, то оно точно так же если и было свойственно русскому народу, когда народ этот еще верил, что царь — непогрешимый земной бог и сам один управляет народом, то далеко уже несвойственно ему теперь, когда все знают или, как только немного образовываются, узнают — во-первых, то, что хороший царь есть только 'un heureux hasard», a что цари могут быть и бывали и изверги и безумцы, как Иоанн IV или Павел, а