— А как это так получается?
— Сам не знаю.
— А кто-нибудь знает?
— Кто-то, наверное, знает, но таковых я пока не встречал. Меня же, как и вас, сюда на парашюте сбросили. Был на дне рождения у братца в кабаке. Отмечали с размахом. Нажрались, что называется, до поросячьего визга, а потом вышли свежим воздухом дыхнуть — и все. Как отрезало. Провал в памяти. Очнулись уже здесь. Потом буря началась. А после бури мы контейнер нашли. Чего там только не было! Крупы, пищевые концентраты, строительные инструменты, оружие… А у вас что внутри было?
— Набор концертной аппаратуры.
— Ах, точно, Ржавый что про это говорил… Это очень интересно. А то порой в контейнерах такая хрень, откровенно говоря, приходит…
— Например?
— Один раз пришел полный контейнер долларов.
— Ого! И сколько же там было?
— Говорю же, полный контейнер.
— Наверное, несколько миллионов.
— Наверное. Но на Карфагене проку от этих миллионов никакого.
— И что вы с ними сделали?
— На растопку пустили, а покойный дядя Томаш еще долго этими долларами зад подитрал. Говорил, что всю жизнь мечтал такой трюк провернуть.
— Не к столу будет сказано, но чем вы вообще подтираетесь. Ракушками, как в «Разрушителе»?
— Что еще за «Разрушитель» такой?
— Кинобоевик.
— Интересный?
— Забавный. Так чем вы подтираетесь?
— Мхом.
— Ужас какой.
— Ничего. Вот построим коммунизм, будет у нас и туалетная бумага и прочие блага цивилизации.
— А вы тут что, коммунизм строите? — поинтересовался Кабан.
— Строим. По кирпичику. Уже двадцать с лишком лет как, — с гордостью сообщил главный по коммуне.
— И как? Успешно?
— Более-менее.
— А можно чуть подробнее о вашей коммуне? — попросил Луцык.
Лаптев полез в карман, вытащил какую-то малюсенький блокнот, весь утыканный закладками, открыл и принялся читать:
— «Коммуна — это форма коллективной организации, при которой производственная деятельность осуществляется сообща. Все блага принадлежат коллективу. Вознаграждение труда в форме заработной платы или в какой-либо другой форме распределения доходов отсутствует, поскольку коммуна берет на себя обеспечение своих членов всем необходимым», — он захлопнул книжицу. — В общем, сами со временем во всем разберетесь… Лучше расскажите-ка мне, что с вами-то случилось.
— На нас напали тушканчики-людоеды! — начал было Луцык.
— И зомби! — перебил его Кабан.
— А еще… — собралась что-то сообщить Гюрза.
— Стоп! Пусть говорит кто-нибудь один.
— Можно я? — вызвалась Джей.
— Давай!
Выслушав весьма подробный рассказ, Лаптев призадумался.
— Значит, говорите, Елизавета стала зомби и тебя укусила… — пробухтел он себе под нос и обратился к Кабану: — Развяжи руку.
Зрелище было не из приятных: конечность посинела и распухла.
— Плохо дело, — заметил Лаптев.
Кабан шмыгнул носом:
— Насколько плохо?
— Укус неглубокий, но в рану проникла инфекция. А это опасно.
— Инфекция? Я что… Я превращусь?
— Чего?
— Я превращусь в зомби?
— Ах, ты вот о чем. Нет, конечно! Это все байки. Укушенные не становятся зомби при жизни. Только после смерти. После любой смерти. Так что пошли-ка, милок, в лазарет. А вы пока тут посидите. Попейте чаек. Он у нас морковный. Другого нет.
Тут в столовку вошел высокий, статный мужчина, облаченный в старую, расползающуюся на плечах черную рясу, с медным наперстным крестом на груди. Его длинные седые волосы ниспадали на плечи, а лицо украшала элегантная бородка. Судя по внешнему виду, это был священник.
— Здравствуйте, дети мои, — приятным баритоном произнес он.
— Вот и братец родный пожаловал, — тихо проворчал председатель.
— Я пришел поприветствовать новоприбывших. Зовут меня отец Иоанн.
— Шел бы ты, Ваня, мимо, — процедил сквозь зубы Лаптев.
— Я ненадолго. Хочу пожелать вам, дети мои, добра. Пускай вера, надежда и любовь сопровождают вас весь день! Пусть добрые друзья будут рядом, пусть благие дела делают вашу жизнь осознанной и благостной! Благодати вам и Божьей милости в этот прекраснейший день!
— Ты все сказал?
— Еще кое-что. Милости просим в нашу церковь. Там вы всегда найдете покой, мир и защиту. Ибо сам Иисус сказал: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас».
— Теперь-то все?
— Все. Храни вас Господь.
Отец Иоанн осенил воздух крестным знамением и вышел прочь. Главный по строительству коммунизма злобно посмотрел ему вслед и бросил Кабану:
— Пошли в лазарет.
07. Русские не сдаются!
В кузове грузовика, освобожденном от аппаратуры, теперь тряслись четверо парней примерно того же возраста, что и Ржавый. Все они были вооружены. Заика Мона и худющий тип с бордовым родимым пятном на лбу по кличке Скелет — помповиками, Лопоухий здоровяк Герпа — стареньким наганом, точь-в-точь как у красноармейца Сухова, а темнокожий парень Карим вертел в волосатых руках здоровенный валочный топор. В кабине находились Ржавый, который крутил баранку, и Остап, выполнявший функции лоцмана, между их сиденьями стояло еще одно помповое ружье.
Водитель не умолкал ни на минуту. Он хотел как можно больше узнать про новоприбывших и щедро осыпал Остапа вопросами. Как зовут, откуда прилетели, сколько лет… Уставший и голодный, как зверь, собеседник отвечал неохотно.
— Слушай, Ржавый, у тебя есть чего-нибудь пожрать?
Тот вытащил из-за пазухи краюху серого хлеба:
— Держи. Это я в столовке спер.
Сожрав хлеб, Остап попросил воды. Ржавый пошарил под сиденьем и протянул ему фляжку. Щедрый глоток вызвал блаженную отрыжку.
— Хлеб сами печете?
— Сами. У нас хорошая пекарня.
— Значит, и пшеница тут растет?
— Растет, чего ей не расти. Земли на Карфагене плодородные, климат хороший. Урожай по два-три раза в год собираем. Бывало, воткнешь палку в землю, глядишь, а она уже плодоносит! А как у вас на Земле с урожаями?
— По-разному.
— Ясно. Я ведь тут и родился, на Карфагене. О Земле знаю только по рассказам жителей коммуны. Ну и в кино видел…
— В кино?
— Ну да. У нас есть видеосалон.
— Что, прямо с видаком и телеком?
— Прямо с видаком и телеком. Каждую субботу в шесть вечера у нас фильм показывают. Только новинок мало, все уже смотрено-пересмотрено, а с кассетами напряг.
— И какой жанр ты предпочитаешь?
— Боевики. «Кобра» — вот отличный фильм! Сталлоне там просто суперски играет, — Ржавый, подражая детективу Кобретти, произнес гнусавым голосом: — «Ты — болезнь, а я — лекарство».
— А «Рэмбо» видел?
— Конечно!
— Какую