Да, ходьба голову не напрягает. И потому если специально её ничем не грузить, то в неё, в эту голову, начинает без спроса лезть всякое. Поэтому в первый день побега к Валере приходили видения. Когда смутные, а когда и отчетливые, точные до последней детали: то вспомнится кусочек недавнего счастливого прошлого, а то – люди, которые это счастье уничтожили. То привидится нагая Иришка, разметавшаяся на смятых простынях, со счастливой улыбкой на губах, то висящая в петле мать, избитая и истерзанная, укоризненно глядящая: мол, что же ты не успел?
От этих видений то вспыхивала безумная ярость, желание немедленно растерзать и уничтожить всех врагов до единого, а то вдруг сердце стискивало острой мучительной болью: не сумел, не уберег. Сейчас, когда все самое страшное уже свершилось, когда уже нельзя было ничего изменить, отчетливо виделись все промахи, все ошибки, которые он успел насовершать. И тогда к прочим душевным мукам добавлялся еще и стыд. Обжигающий, туманящий рассудок, заставляющий изо всех сил сжимать кулаки и глухо стонать от осознания своего скудоумия. Как же: возомнил себя великим лекарем, могучим колдуном. А сам-то… И ведь говорили умные люди, предупреждали. Вот хоть та же баба Клава. Ведь впрямую объяснила дураку, что может произойти, но нет – он ведь умный, он сильный, он всех победит. И что, победил? Ну так поделом тебе. Сам, своими руками счастье своё разрушил.
Целый день без единой остановки Валерик шел и шел, пока был в состоянии различать дорогу, стараясь физической усталостью заглушить душевные муки. Остановиться он решил лишь тогда, когда ноги начали запинаться не только о корни деревьев, но и друг о друга. Солнце давно село, но сумерки еще не сменились чернотой августовской ночи. Беглец скинул с плеч рюкзак, вынул из него и расстелил пенку, сел на нее, вытянув гудящие ноги, зажевал, не чувствуя вкуса, пачку галет, запил водой из фляжки, затем упал и вырубился.
Второй день прошел легче. Призраки прошлого, хоть и продолжали навещать Валерика, но таких сильных эмоций уже не вызывали. Наверное, в человеческом мозгу есть какие-то системы предохранителей, не дающие ему перегореть от запредельного количества сильнейших эмоций. Вот они и сработали, и все переживания, вся боль и вся ненависть словно подернулись пеплом. Время от времени какое-то воспоминание пробивалось через защиту, и грудь вновь стискивало душевной мукой, но едва удавалось сделать вдох, как боль притуплялась, отступала.
К вечеру недавний студент остановился, уже не дожидаясь полного изнеможения. Как только солнце подошло к горизонту, он, как и накануне, достал и расстелил пенку, набрал сухих палок и, проверив ближайшие окрестности, разжег костер. Разогрел банку тушенки, съел с галетами, запил водой и долго сидел, глядя в огонь, мысленно сжигая на нем остатки своей прошлой жизни.
На третий день эмоции окончательно догорели, оставив после себя выжженную до пепла душу. Зато включились, наконец, мозги. Мысли, не затуманенные чувствами, следовали одна за другой четко и холодно, укладываясь в логичную цепочку последовательных действий. Чего он хочет сейчас? Мести. Но сперва нужно выжить, легализоваться, создать себе базу, обеспечить доход. А потом уже искать пути и способы добраться до людей, которые с ним всё это сотворили.
Баба Клава, мудрейшая и достойнейшая женщина, наверняка предвидела такой исход, иначе не стала бы передавать Валере этот пакет. В большом конверте из плотной желтовато-коричневой бумаги нашлось полсотни тысяч наличными в купюрах различного достоинства, паспорт на имя Синявина Валерия Андреевича, аттестат и записка. Несколько строк ровным твердым почерком.
«Надеюсь, ты сможешь выжить. Если так, мой последний подарок поможет тебе встать на ноги. Не возвращайся назад, не ищи прошлого. Живи с чистого листа. И помни обо всём, что случилось. Не повторяй своих ошибок.»
Без даты, без подписи. Кто знает, когда баба Клава приготовила этот подарок. Возможно, в тот же день, как впервые встретилась с Валерой. Наверное, пожалела мальчишку, который так бодро топал к закономерному финалу. А, может, и сама в своё время попала к известным органам на крючок, ведомая юношескими идеалистическими порывами. Попала, победовала, а нынче вспомнила себя в нежном возрасте да и расчувствовалась. Так было или не так, но подарок пришелся как нельзя кстати. Если денег, взятых у бандитов, было пока достаточно, то вот документы решали сразу очень многие проблемы.
По паспорту Валерию Синявину было семнадцать лет, и он только что закончил школу. Не отличник, но и не двоечник. С такими оценками в институт не поступишь, а в училище – запросто. Хорошо знала жизнь баба Клава, всё предусмотрела, всё предвидела. И сейчас Валера был с ней полностью согласен: прятаться надо. И чем дальше, тем лучше.
***
Генерал сидел за столом в своем кабинете за массивным «начальственным» столом. Настроение было хуже некуда. Наверху – на самом верху – его только что отымели по полной, потом вывернули наизнанку и, густо присыпав перцем, ввернули обратно. Какими-то окольными путями до Самого дошла информация о пацане, который рихтует бабам фигуры. И, что самое гадкое, дошла не снизу, через пресловутую вертикаль власти, а сбоку, через его супружницу, которая срочно возжелала омолодиться. Потребовала от мужа, тот вызвал на ковер министра внутренних дел, а министр, в свою очередь, вызвал генерала. Генерал напряг своих подчиненных, и тут начала выплывать очень грязная и мерзкая история, которую закрутила конкурирующая фирма – госбезопасность. Пришлось докладывать наверх как есть: так мол и так, ФСБ устроила свои игры, в результате просрали доктора, ставят опыты над его девушкой, а его мать из-за халатности тамошних местных безопасников убили кавказцы, которые непонятным образом просочились немалым отрядом в самый центр страны. Нет, каким образом как раз-таки понятно: тут договорились, там припугнули, здесь заплатили – и прошли. Это отдельный вопрос и отдельное дело. Но в итоге они потеряли потенциально полезного во всех отношениях человека. И не просто