Мать мне – не советчик, и я с нее пример брать не собираюсь. Подумать только! Шесть раз замуж выходила, это, насколько мне известно, а может, и больше. А теперь притихла: из дома – на работу, с работы – домой. Даже странно. Тетя Лида, соседка наша, хотела ее подковырнуть, спросила, когда ты, Нюра, опять замуж, а она говорит, подожду, седьмой раз должен быть счастливым. И улыбается. Как с гуся вода! Говорит, сперва Ирочку пристроить надо. Скажет тоже! Во-первых, поздно мне женихов ловить, двадцать шесть стукнуло, а старая дева, между прочим, с двадцати одного считается. Во-вторых, не с моими данными хвостом крутить. А в-третьих, я вообще не выношу этого: смешки, ухмылочки, глазками стрелять из-под челочки. К слову сказать, у меня и челки нет: терпеть не могу, когда на лице или шее что-то болтается. То ли дело – гладкая строгая прическа, как у ведущей программы «Время» Екатерины Андреевой. На первом курсе я еще «хвост» на макушке делала, а сейчас привыкла закалывать в «шишечку»: удобно, ничего не мешает.
Боже мой! Первый курс: время надежд и ожиданий, эйфория от успешного поступления в Университет, где я собиралась не только получить образование, но и встретить спутника жизни. Замдекана выбрала меня старостой группы. На этом, пожалуй, радости кончились. В группе оказалось всего три мальчика, из них только два – достойных внимания, третий – такой увалень, тормозной какой-то. С первого дня всем стала заправлять троица чересчур богатеньких и бойких девиц: кокетливых, развязных, бесцеремонных. Они постоянно делили наших дефицитных мальчиков, а тем это безумно нравилось, а третьего дразнили.
Марина Белых, с которой мы тогда дружили, тоже была внешне скромная девушка, а внутренне – глубокая и содержательная. Нет, внешность у нее и тогда была гораздо ярче моей. Длинные пышные волосы, заплетенные в косу, темные брови и ресницы, светло-карие широко расставленные глаза. Мне вообще нравятся широко расставленные глаза, как, например, у артиста Кайдановского. Не то, что мои, сбежавшиеся к носу. Да, Марина, бесспорно, была вполне привлекательная девушка. Не удивительно, что в нее с первого взгляда влюбился один парень-старшекурсник по фамилии Зайков. И она по-настоящему влюбилась в него и в марте собиралась замуж. Она одну меня из группы пригласила на свадьбу, но свадьба не состоялась: жених оказался подлецом и сбежал. Я сразу приняла меры: сказала нашим главным сплетницам, что Марина застукала Зайкова с другой девушкой и прогнала его с глаз долой, чтобы они к ней с расспросами не лезли, почему больше не встречает. Мне было очень жаль Марину, но ее новый облик мне не нравился: слишком короткая стрижка, широкая «бесполая» одежда. Это как-то отдавало нигилизмом: не вышло с браком, так решила вообще не быть женщиной.
Да, Марина могла бы стать моей подругой, но не сложилось. На втором курсе наша группа сильно изменилась. Из трех бойких девиц двоих отчислили еще зимой, а одна родила без брака и ушла в академический отпуск. Весной отчислили Шурика, а Юрик куда-то перевелся. Зато вышли из академотпуска сразу двое взрослых (после армии) парней: Аркадий и Слава. Они задали совсем другой тон. Рядом с ними и наш толстячок, над которым больше никто не издевался, оказался вполне нормальным, приударил за Настей, а потом они поженились. В целом группа изменилась в лучшую сторону: все стали спокойнее, доброжелательнее, налегли на учебу. Вместо походов в ночные клубы, которые лично мне были не по карману, мы пристрастились к лыжным прогулкам и скромным пикникам.
Спортивная, активная, Марина приобрела авторитет, а я, напротив, стушевалась. Много сил и времени занимала дорога, да еще хозяйство: огород, кролики. Мы все больше отдалялись. Но она не страдала от одиночества. Кроме сестры, о которой я могла только мечтать, она дружила с Настей и Светой, да еще и нашла компанию в МВТУ имени Баумана. Да что лицемерить! Главная причина, конечно, была в том, что она оттеснила меня от работы в факультетской газете. Замдекана Валентина Сергеевна, которая хорошо ко мне относилась, была по совместительству техническим редактором. Она мне пообещала это место. Я уже радовалась: и практика журналистской работы и пол- ставки лаборанта. А главный редактор, профессор Георгий Федорович Лепешинский, оказывается, уже выбрал Марину. Валентина Сергеевна была уверена, что он меня возьмет, я стояла за дверью и слышала весь их разговор. Когда она предложила меня, он сказал, что в Марине больше жизни, огонька, задора. Конечно, он был прав, но от этого не менее обидно. Марине я, конечно, ничего не сказала, мы вообще к тому времени только здоровались, а она про нашу дружбу и не вспомнила.
Все это закономерно, я была, есть и буду неудачницей. Еще когда мы дружили, Маринка про меня анекдот сочинила, она вообще легко их сочиняла. Мы тогда делали лабораторную работу по оргтехнике, я три раза набирала текст в WORD-e, и снова не успевала записать, как он пропадал. А она мне анекдот рассказала.
Чингачгук, Виниту и Верная Рука Друг Индейцев сидят в вигваме и курят трубку мира. Ночь, тишина. Вдруг снаружи доносится подозрительный шум. Чигачгук вышел из вигмама, раздался звук удара, он вернулся с шишкой на лбу. Следом вышел Виниту, раздался звук удара, он вернулся с шишкой на лбу. Потом вышел Верная Рука Друг Индейцев, раздался один звук удара, ругательство, второй звук удара, второе ругательство. «Только бледнолицый, – сказал Чингачгук, – способен дважды наступить на одни и те же грабли».
– А теперь скажи, кто способен наступить на одни и те же грабли трижды? Не знаешь? Только бледнолицая.
Конечно, дело не в том, что у меня в доме не было компьютера, я действительно такая и есть: «бледнолицая». И я, кажется, готова «наступить на грабли».
Так я и жила, два часа тратила утром, чтобы добраться на работу, два часа вечером – с работы. А потом домашние заботы, которые сложила на меня мама. И никакой личной жизни.
Когда в начале лета со мной стали происходить странные события, я сначала не обратила внимания, не связала вместе эти происшествия. Какая-то тревога всплывала в подсознании, но я отмахивалась от нее, как от назойливой мухи.