Ещё несколько ходов — и партия в самом деле завершилась вничью. Гроссмейстер, осторожно пожав руку достойному сопернику, похвалил его:
— Вы хорошо играете. После войны советую заняться изучением теории шахматной игры. Уверен: дело у вас пойдёт.
— Коля у нас молодец, — поддержал высокий черноволосый человек с повязкой на голове, одним из первых сдавший свою партию. — Целеустремлённый парень. Он и сейчас часами за шахматами просиживает. Вернёшься, Коля, в свой полк, похвастаешь, как ничью с самим гроссмейстером Котовым сделал. Есть чем гордиться.
— Если бы выиграл…
— Ишь чего захотел — выиграть! Я с гроссмейстером до войны встречался. На собственном опыте убедился в его силе.
— Где же это? — полюбопытствовал Котов.
— На вашей родине — в Туле. Мы ведь земляки, Александр Александрович. Я-то из Белева. Как-то довелось мне играть с вами. Вы тогда давали сеанс на двадцати двух досках. Позиция у меня — вот так же, как теперь, сложилась безнадёжная. Уж очень мешала одна пешка. Никакого хода другим фигурам не давала. Дай-ка, думаю, я её приберу, вряд ли один человек способен запомнить все фигуры на стольких-то досках. Смахнул украдкой. Подошли вы, поглядели на доску — и… «А куда отсюда пешка девалась?»
— Не удалось словчить! — заметил кто-то под общий смех.
Котова, конечно, долго не хотели отпускать. Расспрашивали о жизни, интересовались, трудно ли стать гроссмейстером. В который раз посмотрев на часы, Александр Александрович виновато развёл руками:
— Извините, дел много. Да и вам пора отдохнуть.
— Наверное, в другой госпиталь спешит, не до рассказов ему, — прозвучал чей-то ехидный голос. — Хороша работёнка — фигурки передвигать. Не пыльно, по денежно, и снаряды вокруг не рвутся.
— Уймись, Хрюкин, — резко перебил черноволосый.
— Не обращайте на него внимания, Александр Александрович. Такой уж уродился — зол на весь мир. Кого угодно обидит. К тому же противник шахмат.
— Да нет, я не обижаюсь, — сказал Котов. — Что же, пожалуй, он прав — работёнка у меня действительно не пыльная. Правда, к шахматам не имеет никакого отношения. На фронт же не пускают, хотя и неоднократно просился. В тылу нужен, — объясняют.
— Что же это за работёнка? — опять постарался уколоть Хрюкин, не уловивший в словах гроссмейстера нескрываемой иронии.
— Ерунда — всего-навсего главный конструктор завода.
Палата содрогнулась от дружного смеха. Смущённый Хрюкин готов был сквозь землю провалиться:
— Видать, по глупости обидел вас. Уж больно здорово играете. Подумал, другой профессии не имеете. Что же вы конструируете, если не секрет?
— Разное: ухваты кухонные, прочую домашнюю утварь.
Шутке посмеялись, но, чувствовалось, ждали серьёзного ответа.
— Хорошо, расскажу о себе, хотя ничего интересного в моей биографии нет. Вы, наверное, не сомневаетесь, что родился я в семье, члены которой все свободное время проводили за шахматами…
— А разве не так? — искренне удивился Николай.
— Нет, не так. Отец мой потомственный тульский оружейник. 42 года проработал на оружейном заводе. Мастер был на все руки: и слесарь, и токарь, и механик, и столяр. Однако жили мы впроголодь, хуже некуда — из десяти моих братьев и сестёр уцелело только трое. О том, что существуют шахматы, узнал в школе. С завистью наблюдали мы, малыши, как старшеклассники с глубокомысленным видом передвигали загадочные красивые фигурки, которые притягивали нас, как магнит. Но где их взять нам? Изготовили самодельные, конечно, далёкие от совершенства. Зато свои. Едва освоив правила игры, сражались везде, где только могли: во дворе, городском сквере, в школе на переменах.
Игра мне правилась все больше и больше. Начал знакомиться с теорией, разбирать напечатанные в журналах и в газетах партии мастеров. В 14 лет завоевал право участвовать в турнире на звание чемпиона Тулы. Занял, помнится, четвёртое место. Шестнадцати лет стал чемпионом города. Как раз наступила пора распрощаться со средней школой, подумать о будущем. Впрочем, будущее моё определилось давно. «Котовы из поколения в поколение — рабочие, — говорил отец. — Теперь пора выходить в инженеры». Это отвечало и моему желанию. Правда, с поступлением в институт пришлось годок повременить — больно молодым окончил я среднюю школу. Но и этот год не пропал даром — на заводе освоил специальность слесаря. В Тульском механическом институте сперва отказывался от шахматных соревнований — студенческая жизнь захватила целиком. Но с третьего курса опять выступал в различных турнирах. Оказалось, игра и учёба уживались между собой. Более того, шахматы развивали способность логически мыслить, привычку к усидчивости.
— Простите, что перебиваю, — неожиданно вмешался Николай. — Интересно, что вы тогда считали для себя важнее: игру в шахматы или занятия в институте?
Котов улыбнулся:
— Помните, у Некрасова:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
С лёгкой руки кого-то из наших студентов мы перефразировали некрасовское двустишье:
Маэстро можешь ты не быть,
Но инженером быть обязан.
Вот, пожалуй, и ответ на ваш вопрос, Коля. Шахматы — это не профессия, как считает товарищ Хрюкин, а игра, увлечение. Если бы игра мешала учёбе, я без колебаний пожертвовал бы ею. Впрочем, случались и конфликты. Перед окончанием института, например, высшая шахматная квалификационная комиссия присвоила мне первую категорию и включила в полуфинальную группу чемпионата Москвы. Начинался он в апреле 1934 года — мне тогда шёл 21-й год. И тут-то возникла сложность. В мае в институте завершался теоретический курс. Нужно сдавать экзамены, защищать курсовой проект. Ситуация складывалась как в пословице: «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». Удалось-таки поймать обоих зайцев. Для такого совмещения, естественно, потребовалось максимально уплотнить свой день, трудиться с предельным напряжением.
Перед защитой дипломного проекта здорово волновался. Его тема — проектирование сборочного цеха для ежегодного выпуска двух тысяч токарно-винторезных станков «ДИП–200». С заданием я справился: проект мой оценили отлично, а мне присвоили квалификацию инженера-механика.
Назначили меня конструктором в московское конструкторское бюро. Должность интересная, творческая. Но и шахмат не забывал. В 1936 году в Московском чемпионате занял седьмое место, в 39-м стал чемпионом столицы. Вскоре, о чём, оказывается, многим из вас известно, в чемпионате страны стал вторым после Ботвинника. Тогда-то за сочетание спортивных и творческих успехов мне присвоили звание гроссмейстера…
Провожали гроссмейстера тепло, сердечно. Просили приезжать ещё, хотя понимали, что вряд ли он сумеет выкроить для них «окошко». Ведь на главном конструкторе завода лежит огромная ответственность, особенно в военное время. И уж, конечно, не домашнюю утварь он конструировал — это само собой разумелось.
А Котов, едва вышел за территорию госпиталя, сразу же погрузился в раздумья, далёкие от шахмат. Мозг полностью переключился с игровых комбинаций