Все последующие дни в родной слободе Асю не покидала задумчивость. Если днем ее отвлекали разговоры, забавы, домашние хлопоты, то ночью, стоило ей закрыть глаза, как перед ней вновь и вновь возникали карие глаза с искорками, лукавая улыбка, раскрывающаяся как цветок рука с нервными пальцами. Ей снились танцующие девушки в легких одеждах, рукоплещущие ряды зрителей. Неужели вся эта яркая, пестрая, праздничная жизнь не для нее? Неужели она так и останется безымянной, безликой певчей на клиросе? И никогда никто не подарит ей такой взгляд, каким Захар смотрит на Варю? И даже имени своего она лишится при пострижении в монахини. Отказаться от пострига? Но куда ей деваться? На что жить? В родительском доме она только гостья. Нет у нее пристанища, никому-то она не нужна в миру.
Вот и последний вольный день, Масленица заканчивается, начинается Великий пост. После обеда сестры попрощались с родней, Петр отвез барышень через Волгу в город до церкви Ильи Пророка, сам отправился дальше по делам. Чем ближе подходили сестры к монастырю, тем большее волнение охватывало Анастасию.
– Ну что ты медлишь? – поторапливала Вера. – Так и к вечерней службе опоздаем. Матушка Феофания недовольна будет.
Ася остановилась в нескольких метрах от монастырских ворот.
– Не пойду я дальше, иди одна. Здесь и простимся.
– Господь с тобой, что ты такое говоришь? Предупреждала я, не надо в этот цирк идти. Бесовское развлечение. Ты после того вечера сама не своя ходишь. Вот и завлек тебя искуситель в свои тенёты. Попросим матушку молебен отслужить о твоей душе, увидишь – отпустит, и успокоишься. Пойдем скорее.
– Верочка, а тебе не страшно, что у тебя не будет ни семьи, ни деток, ничего, кроме монастырской кельи, служб и послушаний? Через два года, как исполнится восемнадцать, примешь постриг и все? Никакой другой жизни?
– Не страшно. Наоборот, мне хорошо, спокойно в монастыре. Стану Христовой невестой, Бог убережет нас от мирских искушений, не даст в обиду. Ну не пугай меня разговорами, пойдем уже!
– Нет, это не для меня. Прости!
Анастасия обняла сестру, поцеловала и пошла, почти побежала прочь.
Вера перекрестила ее спину, прошептала: «Храни тебя Господь…». Постояла в надежде, что сестра одумается и вернется, не дождалась и вошла в кованые ворота монастыря одна.
Глава 4 Фокусник
На Сенной площади было малолюдно. Ветер заметал остатки праздничной мишуры, рабочие разбирали карусель. Из шапито выносили кресла, грузили их на подводы, внутри шатра раздавался стук молотков. Ася с кошачьей осторожностью вошла внутрь. Никто ее не остановил, не обратил внимания, словно на ней была шапка-невидимка. В шатре без красочного убранства все выглядело иначе: голо, неприглядно. Ася обогнула арену, с которой рабочие сгребали опилки, вошла в служебный ход и оказалась на заднем дворе, огороженном крытыми повозками. В сгущающихся мартовских сумерках плясало пламя костра. Возле огня грелись несколько человек. Женщина что-то помешивала в котелке, пахло пшенной кашей и лошадьми.
Ася подошла к рабочему, разбиравшему металлическую конструкцию.
– Сударь, подскажите, где можно найти господина Бартошевского, фокусника?
– Ну я Бартошевский. Чего надо?
Рабочий обернулся, и Ася с удивлением узнала в нем того самого красавца, который занимал ее мысли последние дни. Без грима, фрака и цилиндра он больше походил на приказчика из лавки колониальных товаров.
– Я… Вы меня не узнаете? Ну, часы… у меня в кармане… на представлении. Помните?
– Ну, допустим, и что?
Ася и сама не могла объяснить, почему пришла именно к нему, почему решила, что их что-то связывает, что он должен ее узнать.
– Я хочу работать в цирке, хочу выступать с вами, – сказала, словно в омут нырнула.
– Выступа-а-ать? А что ты умеешь?
– Я?
– Ты, ты. Что я умею – я знаю.
– Петь умею. Я хорошо пою, всем нравится.
– Это в цирке без надобности. Здесь надо быть гибкой, смелой и выносливой, уметь красиво двигаться и пахать как каторжная. Танцевать хоть умеешь?
– Умею… Научусь, то есть…
– Понятно. Ноги покажи.
– Что?
– Ноги, говорю, покажи.
Ася в растерянности приподняла подол и выставила вперед поочередно одну и другую ноги. Бартошевский рассердился, сказал раздраженно:
– Барышня, ты была на представлении, видела, в каких костюмах танцуют мои ассистентки. Надо иметь красивые ноги и стройную фигуру. Что ты мне щиколотки показываешь? Стесняешься – сиди дома.
Ася зажмурилась и задрала подол выше колен. Фокусник обошел вокруг нее, почесал подбородок, скомандовал:
– Тулуп сними.
Она послушно скинула тулуп, поежилась на холодном ветру. Фокусник еще раз обошел вокруг нее, окинул оценивающим взглядом. «Как кобылу покупает», – подумала Ася. В ее душе нарастали недоумение, обида, ведь она ожидала совсем другого отношения, но монастырская привычка к смирению одержала верх над чувствами.
– Одевайся, простынешь, – вновь скомандовал Бартошевский. – Тебя как зовут? Чья будешь? Родители не хватятся?
– Не хватятся. Сирота я. Анастасия Севастьянова.
– А чем живешь, Анастасия Севастьянова?
– В церковном хоре пою… пела.
– О как! Из церкви да в цирк. Отчаянная ты, однако, – Бартошевский заулыбался, его взгляд потеплел, и в глазах вновь заблистали искорки.
– Зося, – окликнул фокусник проходившую мимо девушку, – вот барышня просится к нам в труппу.
В девушке, которую приняла бы за обычную мещанку, встреть ее где-нибудь на улице, Ася узнала ту самую сияющую блестками артистку. Это она сначала исчезла в темном ящике, а потом внезапно спустилась из-под купола шапито.
– Это вместо Клары взять хотите? А что? Комплекция подходящая, росточком такая же, костюм, пожалуй, впору придется. Упитанная чуток, но у нас быстро похудеет.
– Лучше бы, конечно, цирковую… Эту еще обучать и обучать.
– Обучим, лишь бы не трусила. Я тоже не в опилках родилась.
– А вот сейчас и проверим, годится или нет. Айда на арену.
Ася с Зосей стояли посреди круглого пространства, с которого все еще сгребали опилки.
– А что случилось с Кларой? – осмелилась спросить Ася.
– Да ничего плохого. Беременная, замуж собралась. И с тобой ничего плохого не случится, не бойся.
Сверху спустились качели. Вблизи, без цветочной гирлянды, они выглядели как обычные, только с узкой перекладиной вместо доски.
– Садись, – сказал подошедший Стани́слав, – держись крепче, станет страшно – скажи, опустим на арену.
Он надел на Асю пояс, тросик от которого пристегнул к стропе качели и крикнул