Но сказать это вслух Ася, конечно, не могла. И она лгала, притворялась, изворачивалась, как умела. Это особенно возмущало публику. Если в начале процесса Бартошевскую считали соучастницей предателя Соколовского, то в конце газеты называли ее «злым гением, погубившим карьеру, честь и достоинство офицера».
Присяжные вынесли вердикт: виновна. Услышав приговор – двадцать лет каторги с отбыванием срока в женской тюрьме для особо опасных преступниц – Бартошевская сказала чуть слышно: «Живой я оттуда не выйду».
Максима Игнатьевича Соколовского суд приговорил заочно к пожизненному заключению. Ориентировки с его фотографиями разослали по всем префектурам Франции, но найти беглого генерала так и не смогли. Несколько дней он скрывался в тайной квартире, из газет знал об аресте жены, затем его вывезли в багажнике машины с дипломатическими номерами в воюющую Испанию. Там, по другую сторону линии фронта, Соколовского ожидали люди из НКВД. Дальнейшая судьба генерала неизвестна. Есть версия, что он был убит шальной пулей при переходе линии фронта. А может, и не шальной… По другой версии самолет, на котором он вылетел из Испании в Россию, был сбит над Средиземным морем. По третьей версии Соколовский благополучно добрался до Москвы, был обвинен в работе на германскую разведку и расстрелян в застенках НКВД, так же как похищенный им генерал Миллер. Но более вероятно, что опытный агент под другим именем использовался внешней разведкой в иной стране, а все свидетельства о его гибели лишь часть тщательно разработанной легенды.
Для Аси одиночная камера парижского следственного изолятора сменилась на перенаселенную камеру женской тюрьмы в Ренне – городе на северо-западе Франции. Впрочем, где находилась тюрьма, Асе было безразлично. Она видела только выкрашенные серой краской стены камеры и во время прогулок – серое небо над затянутым железной решеткой тюремным двором. Через пару лет и прогулки прекратились: ноги отказывались ее держать. Жизнь окончательно превратилась в ад. Единственной отдушиной в ее горьком существовании стали видения, они уносили сознание в золотистый туман прошедших лет.
Стены, люди вдруг исчезали, и Ася видела сосновый бор. Она лежала на устланной опавшей хвоей траве. Высоко в синем небе шатрами раскинулись ветви сосен. Ася вдыхала аромат нагретой солнцем травы. Неподалеку позвякивал бубенчик на шее буренки. По склону холма поднималась девочка в холщевом платье. А платье такое знакомое… Да это же ее, Асино платье! А девочка – это же Верка, сестренка! Ася зовет, а та не слышит… прошла мимо, не взглянула даже…
Или очнется Ася на берегу моря. Лежать на гальке неудобно, спина затекла, холодные волны лижут замерзшие ступни, а ни встать, ни повернуться она не может. Галька хрустит под чьими-то шагами. Ася видит, что по берегу идет Белозёров. Ася кричит, зовет, но он не слышит, не оглядывается. Уходит все дальше и дальше.
Град ударов возвращает несчастную в реальность. Над ней перекошенное от злости лицо сокамерницы:
– Заткнись, полоумная, спать мешаешь своими воплями. Еще заорешь –прибью.
И снова серые стены, железные двухъярусные койки, зарешеченное окошко под потолком и запах немытых тел.
В середине июня 1940 года после разрушительных бомбежек в Ренн вошли войска Вермахта. Женскую тюрьму инспектировал штандартенфюрер СС Эрих Фишер. Его мало интересовали условия содержания арестанток, он потребовал личные дела всех заключенных и внимательно их просмотрел. Основной задачей инспекции было освобождение мест ввиду предстоящих в округе арестов. Все личные дела он раскладывал на три стопки. В первую попадали те, кто мог заинтересовать гестапо, им предстояла пересылка в Германию. Во вторую – уголовницы, которым следовало остаться в тюрьме, они еще могли пригодиться, либо их ждал концлагерь. В третью попадали те, кто подлежал расстрелу за ненадобностью.
Дело арестантки Бартошевской штандартенфюрера заинтересовало.
– О! Советская шпионка? С ней следует хорошо поработать. Бартошевская… Знакомая фамилия…
– Это бесполезно, – ответил начальник тюрьмы, вившийся мелким бесом перед господином офицером, – она лишилась рассудка, несет всякий бред. Сокамерницы жалуются: то кричит среди ночи, то вдруг петь во весь голос начинает; кажется ей, что на сцене стоит.
– Да? Жаль… Она могла бы быть полезной.
Поколебавшись, Эрих Фишер бросил личное дело в третью стопку.
В первых числах октября нескольких арестанток вывели на тюремный двор. Ася самостоятельно идти не могла, ее вели под руки. Женщин выстроили вдоль стены. Ася, опираясь о стену, с трудом держала равновесие. День выдался погожий, солнечный – настоящее бабье лето. Она глубоко дышала и не могла надышаться чистым прохладным воздухом. Где-то вдали раздались знакомые с детства звуки – курлыканье журавлей. Ася подняла голову, всматриваясь в прямоугольник бездонного неба. Сознание вернулось к ней, она понимала, что это не видение, а явь. Курлыканье раздавалось все громче, все ближе, и вот показался журавлиный клин.
– Из России летят, родимые, – тихо сказала Ася невесть кому. – Небось, с наших Ляпинских болот в теплые края потянулись.
Гордые свободные птицы, озаренные солнцем, летели в голубом небе на недосягаемой высоте. От звука автоматной очереди, раздавшейся внизу, клин рассыпался, но через пару минут журавли вернулись на свои места в строю и продолжили полет.
***
На этой трагичной ноте мой рассказ должен был завершиться, но в судьбе этой невероятной женщины, возможно, случилась еще одна загадка. Есть свидетельства, что в семидесятые годы в одном из домов престарелых на окраине Рио-де-Жанейро проживала старушка, называвшая себя некогда знаменитой русской певицей. Фамилия у нее была испанская, но отзывалась она на непривычное для Бразилии имя Анастасия. Была ли это наша Ася? И если да, то как она залетела так далеко от родимого дома? Тайна…
Глава 22 Послесловие
Мои многоуважаемые читатели!
Вот и пришло время прощаться с героями этого романа. Надеюсь, они стали для вас такими же близкими и дорогими, как для меня. А на прощание хочу еще кое-что о них рассказать.
Прообразом Анастасии Трофимовны Бартошевской (Севастьяновой) стала великая русская народная певица Надежда Васильевна Плевицкая (Винникова). Я заинтересовалась ею после прочтения исторической новеллы Елены Арсеневой «Лукавая жизнь (Надежда Плевицкая)». Судьба Дежки, этой яркой, смелой, свободной женщины не оставила меня равнодушной. Она не ведала преград, взлетала над обстоятельствами вольной птицей в погоне за мечтой. Я прочитала мемуары самой Плевицкой «Дежкин кагород» и «Мой путь с песней». Мне кажется, я смогла понять загадку, как, почему искренняя монархистка стала советской разведчицей. В этих размышлениях и родилась Ася Бартошевская (Севастьянова).
У моей героини не только другое имя, но и другая