— Достаточно срочное, чтобы сбить с ног уважаемого констебля? Вы чуть не сшибли меня!
Мэтью понял, что он говорит «констебль», а не «старший констебль». Раньше он очень любил тыкать своим званием в лицо каждому встречному.
— А разве не «старший констебль»? — спросил Мэтью.
— Смейтесь-смейтесь, — протянул Лиллехорн. — Веселитесь от души, чертов олух!
Было ли в голосе мужчины нечто, похожее на сдавленное рыдание? Пусть Мэтью не терпелось подняться в обитель городского коронера и вырвать у него из лап свою невесту, он не смог не поинтересоваться:
— Да о чем вы толкуете?
— Я здесь все еще важен, запомните это! — Львиная голова, должно быть, оставила отметину у Мэтью на груди, трижды ударив его. — Хоть я и сломлен, но у меня все еще достаточно влияния, чтобы увидеть, как вас подвесят за большие пальцы в тюрьме!
— Можно вернуться к смыслу ваших слов, Гарднер? Что случилось?
— Диппен Нэк, вот что случилось! Будь проклят этот маленький глупец!
Мэтью оттолкнул трость, и Лиллехорн ему не воспротивился. Тема Диппена Нэка была болезненной для Мэтью, ведь он был свидетелем того, как Дикарка Лиззи разорвала его в клочья в особняке Самсона Лэша.
— А… что с ним? — сглотнув, спросил он.
— Он исчез, когда должен был дежурить в Лондоне! Я отправил его на определенный участок, и он пропал. И как раз в ту ночь высокопоставленный член парламента и его жена шли в театр. На них напали трое головорезов, которые избили мужчину до потери сознания и украли не только ожерелье женщины с драгоценными камнями, но и ее любимого пуделя по кличке Подснежник! Нэк? Боже упаси, он до сих пор не объявился! Скорее всего, связался с другими ленивыми подонками и сбежал из города! — Лиллехорн почти шипел сквозь стиснутые зубы, его глаза горели бессильной яростью. — О да, первой полетела именно моя голова! Ко мне тут же явились, лишили меня звания в том грязном маленьком кабинете, а этот лысый судья пялился на меня, как на свинью! И что, по-вашему, должна была сказать по этому поводу Принцесса? Много чего, скажу я вам, и разбитых тарелок было больше, чем слов! Я до сих пор в ее власти!
Мэтью не сомневался в этом. Будучи отстраненной от занимаемого в обществе положения и чуть ли не изгнанной из Англии в колонии, где, по мнению Принцессы Лиллехорн, проживали одни отбросы, она наверняка хотела уязвить каждого, кто попадался ей на пути.
— Если Нэк приползет сюда, — кипятился Лиллехорн, — я изобью его до полусмерти!
— Скорее всего, он не вернется, — сказал Мэтью. Он не стал добавлять, что к этому моменту от Диппена Нэка не осталось ничего, что можно было бы избить.
— Но, если объявится, я не спущу с него глаз! И с вас тоже, Корбетт! В какие дьявольские дела вы ввязались с этим Альбионом?
— В очень странные, — признался Мэтью. — Что ж… я сожалею о вашем теперешнем положении, сэр, но мне действительно нужно идти.
— Вы готовитесь к новым интригам, не так ли? Неужели вы никогда не научитесь не совать свой нос в чужие дела?
Мэтью не смог удержаться.
— Сэр, интриги — и есть мое дело. Прошу прощения и всего хорошего.
Прежде чем обесчещенный мошенник успел ответить, Мэтью уже убежал от него и взлетел по лестнице.
Глава тридцать третья
Поднявшись по узкой лестнице на третий этаж, на чердак, Мэтью подошел к двери МакКеггерса и уже собрался постучать, но вспомнил о своей спасительной миссии, открыл дверь и решительно переступил порог, не извиняясь.
Он стоял посреди костяного собора коронера. Яркий зимний свет, проникавший через окна чердака, падал на то, что МакКеггерс называл своими «ангелами», — четыре человеческих скелета, свисавших с потолочных балок. Стены этого жуткого особняка украшали двадцать или более черепов и соединенные проволокой скелеты. С помощью проволоки МакКеггерс создавал причудливых существ из костей. На чердаке повсюду были бутылки и мензурки с жидкостями странного цвета. Также здесь стояла стойка со смертоносными мечами, топорами, тесаками, молотками и шипованными дубинками — все это делало обитель коронера не самым приятным местом, откуда Мэтью хотел уйти как можно скорее.
Из глубины комнаты донесся слабый голос.
— Берри? Берри!
Ох уж этот любитель костей! Мэтью захотелось остановиться, взять дубинку и направиться прямо к коронеру. Он прошел через это отвратительное убранство и нашел МакКеггерса в его собственном уголке мира, где он поставил стол, два стула, маленький коричневый коврик цвета могильной земли и кровать. Сейчас хозяин этого костяного ада лежал на кровати, укрывшись одеялом по самую шею. Мэтью всегда удивляло, что МакКеггерсу становилось плохо от вида крови, однако жить он предпочитал в этом тщательно продуманном хранилище мертвых.
— Так-так-так, — протянул Мэтью. — И что у нас ту?
Эштон МакКеггерс был на три года старше Мэтью. У него были светло-каштановые волосы, спадающие на высокий лоб. Этого человека можно было бы назвать красивым, если б не его мертвенная бледность. Это было удачное определение, потому что сейчас он был почти пепельно-серым. На лице по обыкновению отображались следы двух- или трехдневной небритости.
— Что? — МакКеггерс попытался сосредоточиться и потянулся за очками на маленьком столике рядом с кроватью. Рядом с ними покоилось нечто, похожее на череп ондатры. — Мэтью? О, Господи, это ты!
— Единственный и неповторимый.
Мэтью отметил, что в дополнение к болезненному цвету лица МакКеггерса он и говорил приглушенным болезненным голосом. Вероятно, он простудился или подхватил какую-нибудь заразу от тысячелетнего трупа, который прятал под кроватью.
МакКеггерс попытался подняться, но безуспешно.
— Жаль, что я не могу повести себя, как хороший хозяин. Я рад тебя видеть, но я не в лучшей форме. — Сказав это, он потянулся к лежавшему рядом с кроватью свертку с тряпками и высморкался, громко чихнув.
— Что с тобой?
— У меня насморк, першит в горле и, кажется, жар. А еще я сильно растянул правую лодыжку. Прости, что не встал, чтобы поприветствовать тебя.
— Прощаю. Я так понял, Берри была здесь?
— О, да, она заходила. Прекрасная подруга, навестившая меня в столь ранний час. Она пошла к Салли Алмонд, чтобы принести мне куриного бульона и кувшин моего любимого эля, в котором я отчаянно нуждаюсь.
— Прекрасная подруга, — повторил Мэтью сквозь