Антонина еле дотянула до конца последнего урока и, буквально забросив журналы в учительскую, пошла скорым шагом домой. Она торопилась. Она очень спешила и боялась не застать свою любимую, единственную внученьку. Она её обязательно убережёт и уже никогда не допустит даже касания своей девочки со стороны этих нелюдей… А они именно такие, хотя и улыбаются, слова правильные выговаривают, в доверие втираются, чистую, нетронутую молодёжь мажут вонючей коричневой краской и делают своими соучастниками… Бедное поколение девяностых, так и не познавшее радость обыкновенного счастья, которым жили люди в Советском Союзе… Отравленное поколение, и нельзя, чтобы Агапея оказалась в их числе.
Карусель мыслей кружилась в голове женщины, пока она старалась прибавить ходу к дому. Вот уже родной подъезд. Кинула взгляд наверх. В окнах нет света. Сердце тревожно ёкнуло. Воздуха не хватало. Тяжело дыша, поднялась на свой этаж. Дверь заперта. Нажала кнопку звонка и сама же начала нервно вставлять ключ в скважину. Открыв дверь и пройдя в зал, Антонина Георгиевна поняла, что все её надежды и чаяния оказались напрасными… Агапеи не просто не было дома. Дочка ушла, собрав все свои вещи. Женщина устало села на стул и раскрыла конверт, где нашла лист бумаги, на котором знакомым красивым почерком было выведено: «Мамочка, прости меня, я приняла решение сама. Я люблю тебя, но моя будущая жизнь теперь принадлежит только ему. Он очень хороший, и ты в этом убедишься сама позже. Наша свадьба состоится через две недели. Приезжай меня наряжать в подвенечное платье. Мы будем тебя ждать…» Ниже был прописан хорошо знакомый адрес.
Антонина, склонив седую голову на сложенные на столе руки, забилась в истерике, издав истошный, надрывный крик. Если бы прохожие услышали его с улицы, то могли бы принять за стон раненого зверя… Охотники говорят, что так воют волчицы, потерявшие детёнышей…
Глава четвёртая
Терзаемая сомнениями и разрывая сердце между двумя любимыми и любящими её людьми, Агапея приняла решение, от которого ей не стало легче, но хотя бы появилась определённость. Родители Михаила немного удивились, но не стали понапрасну расспрашивать, а Оксана Владимировна даже, казалась, больше всех обрадовалась случившемуся.
— Ти ж моє дитятко! Дай я обійму тебе! Дай тебе розцілую! Батька, йди невістку зустрічай! Синку, занеси її сумки в твою спальню. Дай Бог вам щастя![9] — радостно приняла она Агапею с порога, обняла, перекрестила, расцеловала и тут же провела в комнату сына.
Поначалу девушка боялась выйти к ужину без Михаила, который сразу уехал по рабочим делам. Однако мама сама вывела её к столу, и до приезда Михаила Агапея просто объяснила свой переезд в дом будущего мужа так нежданно-негаданно:
— Мы с бабулей немного повздорили, а нам к свадьбе будет так спокойнее готовиться. Всё равно же переезжать, ведь правда?
— Ничего, дочка. Всё сладится. Главное, чтобы вы любили друг друга, — неожиданно для Агапеи заключил Валерий Николаевич по-русски с явно выраженным украинским акцентом.
Вернулся Михаил, поужинали вместе. Поговорили о приготовлениях к свадьбе, о традициях и месте венчания. Агапея всё ещё не очень уютно чувствовала себя в доме, но Михаил постоянно был рядом, и это поддерживало девушку, которая потихоньку тоже вошла в разговор о свадебных приготовлениях. О бабушке она постаралась пока просто не думать и даже отключила телефон. А может, она просто боялась звонка из дома, который мог снова всё испортить в её планах? Через некоторое время Агапея ощутила себя уже почти своей в кругу этой новой семьи, будущее которой рисовалось теперь и с её участием. Она даже не удивилась и спокойно наблюдала, как мама Михаила занесла в его комнату пару подушек и огромное одеяло, а потом долго стелила постель на двоих.
Провожая молодых в опочивальню, мать остановила их, повернула лицом к себе, попросила встать на колени, перекрестила маленькой иконкой и дала прикоснуться губами к изображению лика святого сначала Агапее, потом Михаилу…
…Стесняясь своей наготы, девушка попросила парня не включать свет и разделась в полной темноте. В последние недели она часто фантазировала о своей первой брачной ночи, которая была для неё одновременно первым случаем близости с мужчиной, и вот она лежит в ожидании того самого сакрального посвящения своей девственной невинности любимому и единственному в её жизни мужчине. Первое же прикосновение пальцев Михаила к её соскам вызвало мельчайшую дрожь по всему телу, но когда эти же пальцы прошлись по увлажнённой промежности, она чуть вздрогнула и буквально впилась губами в губы мужчины. Они ласкали друг друга медленно, с трудом усмиряя стремительно нарастающую одержимость, упоённо целуясь распухшими губами и касаясь партнёра в самых сокровенных местах тела. Чуть погодя Агапея полностью впала в состояние радостной эйфории, исступлённого транса и упоённого сверхнаслаждения. Это произошло, когда она ощутила внутри себя медленные фрикции твёрдого горячего мужского органа, с каждым движением увеличивающегося в размере…
— Ещё! Ещё! Ещё! — умоляла она в страстных стенаниях экстаза.
— Я люблю тебя, Гапа! Я так сильно тебя люблю! Единственная моя! — горячо целуя, шептал он ей в ушко.
Электрическая струна пронзила судорожно трясущееся тело девушки. Она импульсивно громко вскрикнула и на мгновение застыла. Остановил движения и Михаил, лишь продолжая нежно ласкать губами её лицо. Агапея вконец обмякла, и затуманенное сознание унеслось в кромешную мглу…
Открыв глаза, девушка увидела лицо Михаила, светившееся от счастья даже в темноте. Она еле слышно спросила:
— Теперь мы с тобой муж и жена? Я стала женщиной?
— Да, дорогая. Ты стала моей женщиной. Я тебя поздравляю, — ответил он и ещё раз нежно поцеловал в губы…
Сознание молодой женщины погрузилось в сладкий глубокий сон. На лице Агапеи было умиротворение и полное спокойствие.
* * *
Яркий солнечный луч буквально ударил ей в глаза, когда Михаил отдёрнул занавеску на окне спальни.
— С добрым утром, любимая! — радостно поприветствовал он и тут же присел на край постели, взяв её за руку.
Агапея, пытаясь закрыть наготу, потянула на себя одеяло, но Михаил остановил её и начал покрывать открытые плечики поцелуями. Нежно лаская любимую, он оголил соски и принялся их