Агапея не имела ни секунды на обдумывание своего решения. Её охватила лёгкая паника на грани испуга и смятения от холодка, пробежавшего по спине. Недавняя истома и вожделенная нега в паху улетучились.
— Это так неожиданно, Мишенька, — тихо пролепетала съёжившаяся девушка. — Я боюсь. Я не готова.
— Разве ты меня ещё не любишь? — Он погладил её волосы и буквально охватил своими губами её алый ротик.
Целовались долго, пока ей наконец не хватило воздуха. Он отпустил её. Вышел из машины. Обошёл спереди и открыл дверку с её стороны, галантно протянув руку. В это время открылась массивная дверь справа от ворот, и наружу вышел достаточно высокий, с гладко выбритым мясистым лицом и почти отполированной лысиной по всей голове, улыбающийся во весь штакетник белых зубов мужчина много старше шестидесяти лет.
Он широким охватом обнял сына, тут же подошёл к девушке и ласково взял её похолодевшие руки в свои.
— Що ж ти, синку, заморозив таку красуню? Будь ласка, проходьте в хату! Синку, проводь гостю[1], — громогласно за басил мужчина, пропустил молодых внутрь двора и, кинув взгляд в обе стороны улицы, будто чего высматривал, зашёл сам и запер дверь изнутри.
Лязг засова Агапею слегка напугал, но Михаил приобнял её за талию, прижал к себе, и все тревоги девочки в это мгновение улеглись.
* * *
Двор Агапею удивил не только тротуарной плиткой по всему периметру, но прежде всего военным внедорожником, очень похожим на тот, в который погрузили, словно мешки с картошкой, пьяных военных во время нападения. Правда, пулемёта на кузове в этот раз не было.
Сам дом и дворовые пристройки были обложены красным облицовочным кирпичом. Пластиковые пакеты на окнах одноэтажного дома под зелёной металлочерепицей можно было легко принять за краснодеревные рамы. В глубине двора виднелась калитка, выходящая в сад, а за ней — аккуратный тротуарчик до виноградника в конце насаждений. Там же были недавно высаженные абрикосовые деревца и достаточно старая черешня, раскинувшая обширную крону над половиной домашнего дендрария. По всей протяжённости тротуарчика с одной стороны цвели красные, белые и розовые гладиолусы, с другой — кустовые хризантемы и астры.
— Ось, мама, зустрічайте мою Агапею[2], — удивил девушку Михаил украинской мовой при обращении к матери.
— Здравствуйте, — еле слышно произнесла следом девушка, явно смущаясь и будучи буквально ошарашена таким неожиданным поворотом событий.
Мама Михаила оказалась довольно крупной женщиной, с трудом передвигавшей опухшие ноги. Ласковый взгляд на улыбающемся лице показался Агапее очень доброжелательным и располагающим к себе. Она скромно улыбнулась в ответ.
— Іди ж до мене, донечко. Я тебе обійму![3] — сказала женщина и протянула обе руки к Агапее, не сходя с места.
Девушка покорно подошла и была принята в тёплые, мягкие объятия. Вошли в дом.
Сразу за входной дверью Агапея попала в широкую прихожую, за которой открывался большой гостевой зал с богато накрытым столом по центру. Мебель была добротная, но слишком старомодная и далёкая от манерных стилей последних двух десятилетий. Дом явно строился гораздо позже, чем были приобретены диваны, стулья, стол и стенка, не связанные между собой единым гарнитурным орнаментом. Рассматривать все комнаты Агапея не решилась, тем более что хлебосольные хозяева сразу усадили её за стол. Ощущение растерянности от неожиданного поворота снова накрыло девушку, и она поняла, что чувствует себя в какой-то мягкой, вкусной, на первый взгляд доброй и ласковой ловушке, куда её, совершенно ослеплённую и оглушённую бурным натиском влюблённого Михаила, незаметно поместили. Такое осознание своего положения определённо напрягло Агапею. Но что она могла поделать в данный момент? Ничего. Просто вести себя скромно, держать за руку любимого, вежливо отвечать на вопросы родителей, которые, как оказалось, готовились к её приезду.
— Почему ты меня не подготовил? — почти шёпотом спросила Агапея, сжав руку Михаила выше локтя, когда они входили в зал.
— Хотел тебя удивить… Ты не рада?
— Не в этом дело, Миша. Я так понимаю, что ты без меня решил устроить смотрины?
— Давай мы поговорим об этом позже. Не будем родителей расстраивать, — ответил он и, усадив Агапею на её место, направился к отцу, чтобы совместно выбрать и занести напитки из погреба.
В зал медленно вошла мать, неся большое блюдо с нарезками разнообразного сала и копчёностей. Грузно села на стул напротив девушки и, чуть переведя дух, заговорила с ней:
— Ну ось, донечка. Пока наші мужики в погребі собі напої вибирають, ми з тобою познайомимося ближче[4].
— Вы извините меня, но я не смогу вам на мове так хорошо отвечать, как вы говорите. Плохо говорю, хотя всё понимаю, — сразу предупредила Агапея.
— Да ты не волнуйся, дочка, — неожиданно женщина перешла на русский язык с украинским акцентом и приветливым голосом продолжила: — Можно и по-русски гутарить. Мы же люди понятливые. Будь ласка, успокойся.
— Вы извините, но Миша нас не представил. Как мне к вам обращаться?
— Оксана Володимирівна я, а муж мой — батька Мишкин — Валерій Миколайович. Павлюки ми. Вся рідня в Бердичівському районі Житомирської області живе. І мої, і чоловіка мого. Там два села поряд. Одне село Кукільня, а інше Озадівка. Ось я з Озадівки і по матері Ковбасюк. А Валера з Кукільні[5].
— Вы очень красиво говорите. Я никогда вот так не общалась с настоящими украинками. По телевизору, конечно, иногда льётся мова, но это часто трудно понять. А вас я легко понимаю, — высказалась Агапея, улыбнулась и дотронулась ладошкой до руки пожилой женщины, чем растрогала её и вызвала ещё более ласковую улыбку.
Вернулись мужчины, и сразу в доме стало шумно и весело. Агапее показалось, что сын и отец были чуточку подшофе. Это её не совсем расстроило, но не спросить Михаила она не могла: