— А кто это? Писатель?
— Да, он английский писатель польского происхождения. В Союзе, да и на Украине он не был популярен, хотя когда-то жил во Львове. Но не в этом дело. Я полностью согласна с его афоризмом насчёт одного теста в этих двух занятиях.
— Неужели всех прямо так можно подвести под одно определение? Даже из одного теста получаются разные пирожки. Я не согласна с тобой.
— Конечно, исключения встречаются, и обществу нужны силы правопорядка, но добровольно заниматься ловлей людей, судить их, сажать за решётку и наказывать с применением силы могут только те, кто получает от этого удовлетворение. Для меня всегда люди делились на созидателей, разрушителей и потребителей. Так вот, человек, получающий жалование за карательную функцию от имени властей, относится к двум последним категориям. И ещё… Я за всю жизнь не встречала ни одного порядочного человека в милицейской форме. Ты помнишь, как я в детстве тебе читала книжку Николая Носова «Незнайка на Луне»?
— Хорошая книжка. Помню. И что же?
— Подожди меня, — сказала бабушка и пошла к книжному шкафу, что стоял в зале, а когда вернулась с книгой в руках, полистала странички, нашла наконец нужное место и прочла:
«— А кто такие эти полицейские? — спросила Селёдочка.
— Бандиты! — с раздражением сказал Колосок. — Честное слово, бандиты! По-настоящему, обязанность полицейских — защищать население от грабителей, в действительности они защищают лишь богачей. А они и есть настоящие грабители…»
— Почему у меня это не осталось в памяти с детства? А при чём тут террористы?
— И те и эти с лёгкостью способны лишить любого обывателя жизни или свободы, не моргнув глазом. Сущность у них такая. Они разрушают и потребляют созданное первой группой людей.
— Какая сущность?
— Гнилая, доченька. Гнилая… Поверь мне.
— А мы тогда кто? Мы же не созидаем с тобой ничего. Мы, как сейчас любят говорить, офисный планктон.
— Это неправда, — тихо возразила мудрая женщина. — Мы созидаем человека, так как работаем в системе образования. Мы учим человека быть человеком. А офисный планктон сидит в разных государственных конторах и перебирает никому не нужные бумаги. От них свой вред обществу, которое их содержит.
— Ой, бабуля! Да ты прямо оратор. Тебе надо на ток-шоу Савика Шустера выступать вместе с политологами, — насмешливо заметила Агапея.
— Ты меня послушай, доченька. Если честно, то я бы очень хотела ошибиться в этом молодом человеке, но нехорошее у меня предчувствие. Тем более что ты им, кажется, уже не просто восхищена, но и готова увлечься. Я права?
— Ну чего ты, мама-бабуля, такая зануда? Ничего я и никем не увлечена и не восхищена. Просто меня в жизни никто и никогда не защищал и не спасал от беды. Если бы он был с гнилым нутром, разве бы стал таким образом вступаться за слабого? Ты бы видела, как он их раскидал за мгновение. Они даже подняться не смогли сами. Их так и загрузили, как мешки, в кузов.
Бабушка посмотрела дочери в глаза и удивлённо спросила:
— Тебя восхитила сила, которую он применил к двум пьяным хулиганам? Ты действительно пришла в восторг от таких действий? Агапея, ты меня пугаешь. Я тебя воспитывала иначе. Ты ведь другая.
— Но он защитил меня! Меня! — вскрикнула девушка. — Ты не представляешь, как мне было страшно. А он герой. Да! Он мой герой! И если он позвонит мне, то я обязательно отблагодарю его!
— Чем? — резким криком прервала её бабушка. — Чем ты его собираешься отблагодарить? Денег ему дашь? Мы не так богаты, чтобы благодарности раздавать. Томиком басен Эзопа? Улыбкой? Поцелуем? Собой? Телом своим? Ты думаешь, что говоришь? Мне теперь действительно страшно за тебя.
Агапея замолкла и тихо сидела, опустив виновато голову и сложив руки перед собой на столе. Чай давно остыл. К пирожным так никто и не прикоснулся. И вдруг бабушка увидела, как в чашку капнули две слезинки внучки. Она тут же встала, подошла к Агапее со спины и, обняв, поцеловала в макушку.
— Успокойся, доченька. Не обижайся на меня, но ведь мы друг у друга одни, и как мне не беспокоиться о тебе? Что я буду делать, если что-то случится с моей маленькой внученькой?
— Прости меня, мама, — тихо ответила Агапея и приложилась губами к всегда тёплым рукам бабушки. — Я буду умницей и постараюсь сначала хорошо его узнать. Я обещаю тебе, моя хорошая. И потом, а вдруг он не полицейский, а действительно просто военный?
— И здесь будь особенно осторожна. Ты помнишь, как в июле четырнадцатого буквально по квартирам ходили и выспрашивали, кто участвовал в референдуме в мае, а кто нет? Нас тогда чудом пронесло, да и соседи солидарность проявили. Не стали друг дружку сдавать.
— Да уж сколько времени прошло! Сегодня не четырнадцатый, а двадцать первый год. Семь лет! Все уже и забыли, что тогда было.
— Не так, Гапушка. Не совсем так. В школе у нас отца одного из мальчиков прямо в постели неделю назад арестовали. До сих пор не знают о нём ничего. Говорят, что начали новые зачистки среди населения. Ищут сочувствующих донецким ополченцам. Ты не забыла, что война у нас за порогом стоит?
— Неужели всё так страшно? Зеленский же обещал, что войну закончит.
— Закончил?
— Не всё сразу, бабуль. И Европа на нашей стороне, и Америка. Не будет же Путин против всего мира воевать?
— Что ты знаешь, девонька, про Россию? Не слушай ты киевских балаболов. Мне до сих пор жалко, что тогда Мариуполь ополченцы оставили. Наверное, сил не было. Кто его теперь знает? Но с этой властью я бы очень не хотела прожить старость.
— Так ты за русских? Ты и вправду за них? Ты никому это не говорила?
— Нет. Я достаточно стара, чтобы бояться этих выродков нацистских, но и слишком мудра, чтобы оставить тебя одну на этом свете, пока ты не имеешь твёрдой почвы под ногами. Поэтому и ты помалкивай о нашем разговоре.
Незаметно подкрался вечер. Две самые близкие женщины сидели обнявшись на крохотной кухне и молча смотрели на багровый закат, горевший над крышей соседнего дома.
Закончился ещё один день мариупольского бабьего лета — времени, когда природа ласкает горожан тёплыми лучами солнца, зеркальная голубая гладь Азовского моря радует лучезарным светом, а парки и бульвары всё больше покрываются яркими красно-жёлтыми тонами осени. Три времени года женского рода. Однако именно осень — истинная женщина: эмоциональная, вдохновляющая, непредсказуемая, независимая, изменчивая, всегда ухоженная. И ещё она всеми желанная, потому что начинается с бабьего лета.