…Бояре,
Сосну срубили,
Дощечки пилили,
Мосточки мостили,
Сукном устилали,
Гвоздьми убивали.
Ой Овсень! Ой Овсень!
Кому ж, кому ехать
По тому мосточку?
Ехать там Овсеню
Да новому году.
В Рязанской губернии хозяин дома, услышав под окном накануне нового года голоса колядовщиков, поющих «авсеневые» песни, открывает окно и приглашает их в дом следующими словами: «Милости просим, милости просим, мы ради Овсеню, гостю жданому».
Во Владимирской губ. накануне нового года поют:
Ой Овсень, ой Овсень!
– Чего козел хочет?
«Долотичка ищет».
– На что ему додотичко?
«Косу долбити» и т. д…
В Рязанской и соседних с нею губерниях девушки и парни, колядуя накануне нового года, поют в честь Авсеня песни, из которых заключительная обращается прямо к виновнику торжества и начинает так:
Ах, бяшка, барашка,
Ты козья бородка,
Весенняя шерстка…
Или:
Ах бяшка, ты бяшка, ты козья бородка,
Кудрявая шерстка, пуховая спинка!
Люли, люли!
Ты подал нам, бяшка, на песни кусочек!
Не малый, не больший, с коровий носочек.
Люли, люли!..
В приведенных «авсеневых» песнях уже прямо идет речь о козле, о барашке и козьей бородке, о весенней шерстке, т. е. о козле и козе – представителях весеннего плодородия. Мысль эта окончательно подтверждается следующими отрывками из белорусской и малорусской песен, коими сопровождается шествие со святочной козой, т. е. наряженным козою парнем:
Белорусс.:
Где Козатупою (ступою),
Там жито хулою;
Где коза рогом,
Там жито стогом;
Где коза ходит,
Там жито родит…
Малорусс.:
Де Козатуп, туп,
Там жита семь куп;
Де коза рогом,
Там жито стогом;
Де коза хвостом,
Там жито кустом…
Песни эти очень сходны с приведенным выше белорусским гимном в честь Ярила: «А гдзеж ион (Ярило) нагою – там жито капою, – А гдзеж ион ни зырне, – там колас зацьвице»; напоминают они и известную новогоднюю песню: «Шов Илья на Василия – в его пужечка (плеть) житяночка, куда ею махнеть, там жито ростеть»[38]. Святочный Тур и святочный козел (или коза), т. е. Авсень, имеют сходное, почти тождественное значение. Это подтверждается, независимо от однородности смысла обоих святочных обрядов, самих по себе, еще и теми приемами, с которыми вожаки этих зверей или изображающих их ряженых парней, вводят их к хозяину дома, высказывая ему добрые пожелания по случаю наступающего нового года: и тура, и козу заставляют кланяться хозяину дома и приветствовать его: «Ой Тype, Тype! небоже, – обращаются к бычку, – ой обернися тай поклонися!..» К козе же поют так: «Гогого козынька, гогого сера, гогого бела, ой разходися, развеселися, ой поклонися!..» Раскланявшись и расшаркавшись перед «господарем», коза (козел) желает ему:
Щоб сему господину и коровки були,
И неврочливии, и молочливии,
И овес самосий, и ячмень колосий и т. д.
В основе Авсеня, как и Тура, представителя весеннего плодородия, лежит солнечная природа. По отношению к Авсеню или Усеню это подтверждается его именем, которое представляет близкое, очевидное родство с древнеиталийским, собственно сабинским, названием солнца – Аусел (этрусс. Юсел), с изменением только окончания l на нь. В средней полосе России, где овес составляет один из наиболее распространенных хлебов, новогодние посыпальщики преимущественно рассыпают овес по хатам, – вероятно, в связи с этим обычаем и воспеваемый при этом Авсень в устах народа превратился в Овсеня; форма этого названия представляет разительную аналогию с именем полевого житного духа – белорусского Жыценя или Житеня. Овсень в таком случае получает как бы значение «овсяного духа» или «демона», как жыцень – дух житный.
В предыдущей характеристике чествуемого в некоторых великорусских губерниях, на святках, божества, эмблемою которого служит святочный козел (или коза), я имел в виду современного Авсеня или Овсеня. Но очень может быть, и даже весьма вероятно, что современный Овсень есть только отчасти померкший, сузившийся в новейшем народном представлении образ древнего, более общего, более широкого представления солнечного божества. На это указывают, впрочем, уже и самые авсеневые песни. В одной из них Овсень выезжает на свинье:
На чем ему ехати?
На сивинькой свинке.
Чем погоняти?
Живым поросенком.
Вариант этой песни замещает Овсеня, приезжающего накануне Васильева дня, самим Василием:
…Василию ездить. Таусинь!
На чем ему ездить? Таусинь!
На сивинькой свинке. Таусинь!
Чем ее погонять-то? Таусинь!
Цуцким поросенком. Таусинь!
А чем ему взнуздать-то? Таусинь!
Жирною кишкою. Таусинь!
Выше я упомянул о включении кабана (свиньи) в культ солнца, находящемся в связи с древней иранской легендой о божественном витязе Верефрагне, открывавшем в образе кабана проезд бога солнца, Митры. Сказание о вещем вепре, в случае грозившего междоусобия появлявшемся из морских волн, было связано с Ретрским святилищем, где первенствовал бог солнца Сварожич. Существующее у чехов поверье о появлении накануне Рождества золотого поросенка на небе, повсеместно распространенный между славянами обычай бить свиней на Рождество (у сербов обрядный поросенок, приготовляемый к Рождеству, называется «божура» или «божурица»), постоянное упоминание, вследствие того, в песнях русских колядовщиков о кишках и колбасах, – все это указывает на то, что в вышеприведенной авсеневой и других подобных ей песнях, «сивинькая свинка», поросенок, кишка и т. п. имеют не случайное, а совершенно определенное мифологическо-обрядное значение. Замечу, что св. Василий, также не случайно заместивший Авсеня в вышеприведенной песне, считается народом покровителем свиней. Авсень, едущий на свинке, вместе с тем, получает сходство со скандинавским солнечным богом Фрейром, который ездит на золотом вепре. Золотая щетина этого вепря озаряла ночь дневным светом, он мчался с быстротою коня, увлекая за собой колесницу солнечного бога. К культу Фрейра принадлежали жертвоприношения вепрей, заменявшиеся приготовлением печений в образе вепря.
Небезынтересно исследовать, как понимали у нас на Руси в старину упоминаемого вышеприведенными памятниками Усеня, очевидно тождественного с Овсенем, – Усеня, которого, как несомненно свидетельствуют эти памятники, призывали и чествовали на святках, подобно тому, как величают современного Авсеня или Овсеня. Прямых указаний на то, что такое был Усень, мы не имеем, но весьма поучительным материалом для разрешения вопроса о значении Усеня могут служить латышские обряды, народные песни и поговорки, в которых