Позже, лет в двадцать — двадцать пять, новый год это возможность собраться с друзьями, пригласить в ресторан понравившуюся девушку, ну или просто весело провести время.
Тридцать, тире, сорок, видение праздника вновь меняется, и зависит от наличия своих детей. Есть они есть, значит ты сам превращаешся в деда мороза, ну а если нет, тогда появляется очередной многодневный повод выпить.
Ну а когда полтинник и дальше, новый год становится скорее помехой, чем-то досадным, и неотвратимым. Напрягают длинные выходные, нежданные гости, разрывающийся от смс телефон, ломанный график работы магазинов и всяких других, мелких, но неприятных особенностей этого периода.
У меня же ещё проще. Лет мне много, по факту я даже старше своих родителей, а знание того что будет дальше, не позволяет надеяться на чудо. Единственное что греет душу при упоминании праздника, это мамин новогодний «оливье», пельмени, и ещё немного «селёдка под шубой». Так что я просто поем, посмотрю новогодний огонек, и спать завалюсь, как делал это все последние годы.
— Ну смотри, нас к Мироновым пригласили, если хочешь можешь с нами пойти. — Улыбнулась мама.
Мироновы, давние друзья родителей, отец на рыбалку иногда мотается с дядей Егором, а тетя Вера так вообще завсегдатай маминых чайных посиделок.
— Да оставь ты его, пусть парень с друзьями отметит, себя-то помнишь в его годы? — отламывая хлеб, усмехнулся отец.
— Ну а что я такого сказала? Может Дмитрий с нами захочет пойти, тем более у Веры с Егором дочка такая умница! — пристально глядя на меня, заявила мама.
Я хорошо знал Вику Миронову, она, может, и умница, но далеко не красавица, поэтому выдержав мамин взгляд, молча отвернулся.
— Да брось. Скажешь тоже. — Отмахнулся отец. — Лет ей сколько?
— Шестнадцать через месяц исполнится. — Ответила мама.
— Ну вот, маленькая она ещё для нашего Димки. Ты лучше почитай вон, что в комсомолке пишут!
Не желая участвовать в очередном застольном диспуте, я доел свою порцию, и сославшись на уроки, ушёл к себе в комнату.
О референдуме объявили, союз, считай, обречён, значит и всё остальное произойдёт в том же порядке. Инфляция, крах экономики, развал сельского хозяйства, банкротство предприятий и всякое другое нехорошее.
Остановить распад я не смогу, да и желания такого нет, а вот предпринять некоторые шаги для собственного обогащения, вполне. Взять хоть те же ваучеры, насколько я знаю, умные люди массово скупали их у населения, чтобы потом с выгодой куда-то вложить, например в Газпром. Дело это стоящее, но очень непростое, и пока ещё далёкое, а вот что можно сделать сейчас, я как-то не очень понимаю. Не торгаш по жизни, я мало разбираюсь в том что в мире принято называть бизнесом. Не то чтобы нет совсем мыслей, но такое всё, простенькое, без изысков.
Первое что приходит в голову, развивать отцовский кооператив. Купить станки, расширять производство, магазины свои открывать. Мне бы что-то такое вспомнить, оттуда, из будущего, какую-нибудь фигулину интересную. Пионерами стать, первооткрывателями типа.
Но как не напрягал память, как ни старался, в голову ничего не приходило. Помог случай.
Буквально за неделю до нового года, возвращаясь из магазина, я наткнулся на похороны. Прямо возле подъезда соседней пятиэтажки стоял гроб, и собравшиеся вокруг него люди дружно грустили. Так бы я стороной обошел, не люблю это дело, но друга из детства заметил, как и он меня. Виталя Мотин, до седьмого класса вместе учились, дружили даже. Потом он с родителями переехал куда-то, и вот, такая встреча.
— Димон! Как же я рад тебя видеть! — разулыбался во всё лицо он.
— Взаимно Виталь, ты куда пропал-то? Ни слуху, ни духу, хоть письмецо бы тиснул, адрес знаешь ведь… — упрекнул его я.
— Ну вот так вот, Димон, извини уже, расскажи лучше, как сам, учишься? Или работать пошел? — оценивающе «мазнул» он взглядом по моему «прикиду».
— Учусь пока, на юрфаке, третий курс. Ну и подрабатываю помаленьку, чтобы у родаков не клянчить. А ты где? Ты ж хотел в военку поступать? Не получилось?
— Да ну, какое там… Школу-то еле осилил, после восьмого в каблуху пошел, но не доучился, в армейку загремел. Отслужил, теперь вот, в ритуальное агентство пристроился, гробы таскаю. — смущённо пожал плечами Виталя, и хотел ещё что-то сказать, но его позвали, как он сам только что сказал, «таскать гробы».
— Ты во сколько освободишься? — уже в спину окликнул его я.
— В четыре, может чуть позже! — ответил Виталя.
— Тогда давай к половине пятого сюда же подходи, поболтаем!
Виталя кивнул, и взяв из рук какой-то женщины длинное белое полотенце, подошел к гробу с покойным.
И уже потом, когда мы встретились вечером, он и навёл меня на эту интересную идею, отвечая на вопрос о работе.
— Перспектив никаких, платят мало, и те задерживают. А теперь ещё и дефицит к нам пришел.
— К вам? — искренне удивился я, потому как совершенно не представлял что может быть дефицитного у гробовщиков.
— Ну да. У нас контора муниципальная, и если оклад голый, там совсем слезы. Поэтому надбавка идёт от реализации ассортимента.
— Постой, а что вы можете реализовывать?
— Ну как. Памятники, оградки, кресты, венки, гробы те же. Спрос хороший, сам понимаешь, но с поставками проблемы. С памятниками ещё с осени беда, а теперь то венков не подвезут, то с гробами засада. Люди сами ищут как-то, поэтому мы без процента, на голом окладе.
— Не пойму, у нас что, столяров нету, гроб некому сколотить?
— Так и я о чем говорю. Столяры есть, но такие… У них то доски кончились, то ткани нет, то ещё какая-нибудь херня. Тухло, в общем…
Заинтересовавшись темой, я узнал у Витальки некоторые цены, в том числе на гробы и кресты.
— Обычный сосновый, от сорока до семидесяти. Кресты разные, самый простой тридцать пять рублей, если побогаче, то полтинник и выше.
Даже не будучи специалистом в столярном деле, я предполагал что при наличии станков и хороших инструментов, сделать гроб особого труда не составляет. Те же кухонные гарнитуры с мойками идут у отца по двести рублей, но за счёт дороговизны материалов накрутка выходит совсем небольшая. Здесь же нужны обычные доски по шесть пятьдесят за куб, гвозди копеечные, и ткань самая недорогая. Навскидку, — себестоимость гроба рублей пятнадцать, работы часа на четыре, и на выходе четвертной с экземпляра.
— Слушай, у меня отец занимается столяркой, могу спросить, вдруг он сможет помочь. Надо? — быстро прикинув что к чему,