Как бы то ни было, Абель после войны трудился где-то в Москве до 1948 года. А там — новая командировка. В Нью-Йорке появился свободный художник Эмиль Роберт Толдфус, он же Мартин Коллинз, а для Центра и сподвижников — американцев из группы «Волонтеры» — просто Марк. Забавно, что мистер Тол-дфус выбрал для местожительства дом на Фултон-стрит, прямо поблизости от ФБР.
Девять лет работы, каждый из которых засчитывается нелегалу за два, несколько орденов, повышение в звании и арест. Выдал свой же: спившийся радист-связник Вик Хейханен. Чтобы дать знать Центру об аресте — мировая печать была завалена публикациями о советском шпионе — Марк назвал себя именем умершего (и неплохо известного КГБ) друга — Абель. Суд «Соединенные Штаты против Рудольфа Ивановича Абеля» закончился суровым приговором — 30 лет. Впрочем, за совершенное полковнику грозила смертная казнь или пожизненное заключение. И если бы не благородные старания адвоката Джеймса Донована, все могло бы сложиться еще печальнее. А так — 4,5 года в камере города Атланты и счастливое избавление: при помощи нашей внешней разведки и при содействии того же Донована, искусно исполнившего роль посредника, Абеля обменяли на Пауэрса и еще какого-то заштатного шпиона. Обмен произвели на берлинском мосту Гли-нике 10 февраля 1962 года.
А дальше — тишина. И только сегодня завесу тайны — вернее, часть ее — можно приоткрыть. Беру на себя смелость рассказать правду о великом разведчике и его соратниках.
ГЕРОЕВ И ГЕНЕРАЛОВ РАЗВЕДЧИКАМ НЕ ДАВАЛИ
Полковнику Дмитрию Петровичу Тарасову — за 80. Позади три инфаркта и десятки лет службы во внешней разведке. В истории полковника Абеля Дмитрий Петрович — фигура немаловажная: сначала вызволял разведчика из американской тюрьмы, потом был начальником. Я бы назвал его типичным представителем старой школы. Давность лет не служит для Дмитрия Петровича ни малейшим поводом для раскованности. Даже степенная и медленная речь полна выражений, которые сегодня услышишь редко. Пожалуй, из всех моих встреч именно эта оказалась самой непростой.
И страшная усталость. Она во всем — в жестах, в манере выражать мысли… Позволю себе маленькое замечание. Люди его профессии изношены чрезвычайно. Груз, который накладывает на плечи Служба, прижимает к земле. Что ж, тем ценнее свидетельства…
— Дмитрий Петрович, для простоты все же буду называть Вильяма Генриховича Фишера полковником Абелем. Почему именно он стал как бы символом нашего разведчика-нелегала? Чего же нужно было добиться и что совершить, чтобы войти в легенду и получить за это у американцев 30 лет тюрьмы?
— Дать огромную отдачу — государственную, научно-техническую, политическую. Перед ним поставили три задачи. Первая, главная: выявлять степень возможности вооруженного конфликта в США. Далее — создать надежные нелегальные каналы связи с Центром с тем, чтобы исключить использование разведкой официальных советских представителей. И третья — добывать любую полезную информацию, представляющую интерес для разведки по вопросам внешней политики, экономического положения и военного потенциала Соединенных Штатов. И Марку это удалось. Въехав в Штаты в 1948-м, он уже в 49-м получил орден Красного Знамени.
— Вы хотите сказать, что дал отдачу моментально?
— Я вам объясню так: легализация — вопрос очень деликатный. И если она проходит быстро, это уже большое достижение.
— А если еще поконкретнее: что было дальше? И почему этот псевдоним — Марк?
— Его он взял сам. Просто для сокращения. Быстро, коротко, очень удобно. Марк поддерживал контакт с руководством группы «Волонтеры» — с гражданами США Луисом и Лесли. Это сотрудники нашей внешней разведки Моррис и Леонтина Коэны. Известные как Питер и Елена Крогер, они сумели обеспечить передачу всей секретной информации о разработках американской атомной бомбы, проводимых в лабораториях атомного центра в Лос-Аламосе.
— Как такое могло удасться? Наверняка городок этот был засекречен не хуже нашего Арзамаса-16?
— Тем не менее они поддерживали связь с учеными. Иногда все проходило гладко, но случалось и смываться. Город действительно закрытый, режим в нем строжайший, и проживали там только научные работники да больные, лечившие легкие. И еще те, кто непосредственно создавал атомную бомбу. А на Лесли, туда попавшую, выходит, наконец, с важными данными источник информации. И вдруг перед отъездом, уже при посадке в поезд, — проверка пассажиров и багажа. У Лесли все спрятано в коробочке из-под салфеток. Она, женщина находчивая, тут же сымитировала насморк, вытащила салфетку. И когда ее вещи начали смотреть, сунула эту коробочку прямо в руки проверяющему. А сама роется в своих вещах и дорылась до того, что поезд трогается. Ее быстро подсаживают, и проверявшие машинально, на ходу, отдают ей коробку.
— И Абель имел непосредственные контакты с этой труп-пои?
— Какие контакты? Они ему подчинялись, были у него на связи.
— Значит, он — одно из главных действующих лиц?
— Руководитель группы.
— То есть именно Марк направлял действия тех, кого в Штатах называли «русскими атомными шпионами»? Ведь супругов Розенбергов, с которыми, как считает тот же Донован, якобы были связаны Коэны, казнили на электрическом стуле. Правильный я делаю вывод?
— Выводы — за вами. А Коэнов мы тогда вытянули из тюрьмы. Успели их вывезти. И Марк бы выехал. Если бы его связной Вик Хейханен не отправился бы после встречи в Париже с нашим сотрудником прямо в американское посольство. Все им выложил. А для Марка мы подготовили все отходы. Он должен был перебраться поближе к Мексике. Потом в Мехико и оттуда — домой.
— 57-й год — время еще суровое. После ареста вы не потеряли доверия к Марку?
— Абсолютно нет. Не было никаких сомнений. Какая потеря доверия, когда дело продолжало крутиться, и многие его люди оставались на местах?
— Но почему тогда страна отказалась от Абеля? «Литгазета» опубликовала статью со знакомым припевом: никакого разведчика, сплошная провокация американских спецслужб. Не слишком этично.
— Может быть. Особенно сегодня. А возьмите срез времени, тот период — какие были отношения со Штатами? Но наш отдел начал искать возможности.
— Как ваш отдел назывался?