Вывел он меня на кухню.
Ну, когда-то это была кухня, да.
Хлам проник и сюда, был под столом, виднелся в полураскрытых дверцах кухонных шкафчиков. Окна видно не было, оно было завешено плотным куском ткани, придавленной к стеклу и полу кучей наваленных вещей. Снова коробки, чемоданы, свертки…
И три горы грязной посуды на раковине и вокруг неё.
Красота.
Где можно расписаться, что я не так уж и жажду владеть всем этим имуществом?
Один угол кухни все-таки был разобран. На нем умещались два табурета — один поближе к окну, и на нем стоял маленький тазик и кувшин с водой, второй — у разобранного края стола. На этом пятачке ютился завернутый в пергамент каравай хлеба и стеклянная бутыль с молоком. Триш завозился в одном из шкафчиков и вытащил оттуда круг сыра, уже основательно зарезанный с одной стороны.
— Сыр я смог добыть из кладовки, миледи, и его можно есть, потому что консервирующие чары рассеиваются за пределами погреба, — пояснил дворецкий деловито, вытаскивая из ящичка нож. Серебряный. И начищенный, кстати, до блеска. Увидеть хоть какой-то чистый предмет в этом бардаке было все равно что увидеть радугу посреди пустыни.
Крыс оказался чистоплотным — он сполоснул нож из небольшого кувшинчика над тазиком, и я, чуть потупив, сообразила и попросила его полить мне на руки.
Пусть я ничего здесь не трогала, мне казалось, что грязи на мои руки налипло все равно дофига.
Чистого полотенца не нашлось. Зато нашлись в карманах бумажные платочки — боже, благослови мою запасливость.
Триш оперативно соорудил мне бутерброд и завозился у очень вычурной, старинной плиты, зажигая огонь под конфоркой с закопченным чайником.
— Так что за бардак, Триш, — откусив от бутерброда, повторила я свой вопрос, — старая хозяйка разводила мусорных фей, и они таскали сюда весь хлам с ближайших помоек?
Крыс закашлялся и обернулся ко мне с настолько удивленной мордой, что я поняла, ткнув пальцем в небо, я таки попала в того самого пролетающего там журавля.
— Я угадала?
— Ну, — морда Триша смущенно сморщилась, — старая хозяйка не разводила никаких фей. Но сама справилась с тем, что вы сказали, миледи. Носила мусор со всех ближайших волшебных свалок в дом. Все, что казалось ей ценным. Она была малость… Не в себе.
— Малость? — озадачилась я, обводя взглядом вольготно расположившийся вокруг трындец. — А не на всю голову, нет?
— Леди Марьяна, — крыс умоляюще воззрился на меня, — кодекс чести дворецких не позволяет порочить имя хозяев и призывает закрывать глаза на небольшие недостатки их характеров.
— Да какие уж тут небольшие, — тихонько проворчала я, — и где же она сейчас?
— Леди Улия скончалась три года назад, — траурным тоном сообщил мне крыс.
И сколько лет она до этого занималась своим “собирательством”? По ощущениям — лет десять.
— Ну что ж, мир её праху, — невесело вздохнула я, — и что, неужели не нашлось наследников, что приведут дом в порядок?
Зачем той старушке из моего сна, старой хозяйке дома — но не той, что свихнулась, я была уверена, — понадобилась вдруг я. С разбавленной кровью, или как она там сказала?
Неужели Велор, о боже, из тех миров, в которых не обитает ни одного охочего до чужого наследства добра.
— Наследники-то имелись, — Триш наконец разжег огонь, и мои надежды на чашку чая стали более отчетливыми, — у рода Бухе на самом деле много мелких родственников, только в права наследства вступать они не захотели.
Отчасти я их понимала.
Я уже хотела лечь куда-нибудь, чтобы заснуть покрепче, снова достучаться до госпожи-призрака и послать сие наследство далеко и надолго. Но… Все-таки нет, не складывается.
Что-то говорил Триш любопытное, что я сейчас никак не могу припомнить.
— Только из-за вот этого, — я обвела кухню огрызком бутерброда, — или были какие-то еще причины?
— Проклятие, миледи, — ответственно откликнулся Триш, ополаскивая чашку, — видите ли, леди Улия во время своей, так сказать, деятельности принесла в дом какой-то важный артефакт, попавший на помойку по ошибке. И его хозяин, разозлившись, проклял её и всех её наследников на быструю смерть, если они не вернут ему его вещь. У леди Улии вопреки её… безумству, хватило магических усилий отводить проклятие от себя в течении пяти лет, а вот её дочь… Её дочь не прожила и месяца после смерти матери. Она пыталась найти артефакт, но…
Крыс не договорил, и я все сама поняла, лишь снова скользнув взглядом по сторонам. Да, здесь было сложно что-то найти.
— Значит, если вступить в права наследства, — с нехорошим подозрением поинтересовалась я, — то проклятие берется за тебя? И твоя песенка спета?
— Что-то вроде того, леди Марьяна, — морда у Триша в кои-то веки стала сочувствующей.
— А ведь если наследницей меня назначил какой-то призрак первой хозяйки этого дома — это ведь не считается? — с надеждой уточнила я.
— Я бы очень хотел вас порадовать, леди Марьяна, — виновато сморщил морду крыс, — но воля ведьмы, оглашенная её призраком, считается действительной и вступившей в силу по факту её произношения. Её можно оспорить, и маги могут освободить вас от обязательств наследницы при наличии других претендентов, но… Судебный процесс занимает время и требует оплаты пошлин из кармана истца.
А времени и денег у меня, разумеется, не имеется! Как и пылающих желанием заполучить эту волшебную помойку во владение претендентов.
Итак, можно подвести итог: после большой пьянки я попала в другой мир, заполучила себе в наследство настоящую волшебную помойку и смертельное проклятие на десерт.
Я тихонечко затосковала по своей простой жизни на родной Земле, в которой единственной проблемой было сокращение штата за мой счет.
Эх, Марьяша, Марьяша. Раньше надо было с фэнтези завязывать, раньше! Читала бы учебники по термодинамике, не грезила бы волшебными мирами в перерывах между сальдой и бульдой — глядишь, и не такой трындец маячил бы на горизонте…
3. Глава о чае и презентациях, которые можно было и не проводить
Чай был странный и пах сеном. С похмелья мне привередничать не хотелось, а вот жажда мучила неописуемая, поэтому я рассудила, что если сей напиток годится для Триша — сгодится и для меня. Где-то я слышала, что