— Могу я спросить у вас о здоровье вашей семьи, вашей супруги, вашей племянницы Елизаветы Дмитриевны? — спрашивал я, намекая на предмет своего внимания во всех этих перечислениях родственников Алексеева.
— Все милостью Божией. И это Лизонька и упрашивала меня дождаться вас, чтобы засвидетельствовать своё почтение и насладиться вашей компанией, — явно солгал мне Алексеев.
Но это не та ложь, которая преступна, это то лукавство, которое используется, дабы подтолкнуть к действиям и меня, и поставить перед фактом Лизоньку, что она, оказывается, просилась остаться в моем поместье. Я почти уверен, что Елизавета Дмитриевна ничего подобного не говорила.
Ну, посмотрим, стоит ли мне пробовать топить лёд в сердце Елизаветы, или же можно замахнуться уже на кого-то посерьёзнее. Что там в семьях ближайших губернаторов? Есть ли дочери на выданье?
Завтракали большой компанией в одной из беседок, изз тех, что были построены ещё для проведения бала.
Кстати, у меня появились конкретные идеи, что история с балом не такая уж и бессмысленная, даже с учётом немалых трат на его организацию. Всё-таки собрать в одном месте, да ещё в кулуарной атмосфере, на природе с неким ощущением единства, дворянскую элиту Екатеринославской губернии — это многого стоит. Нужно будет подумать, как сделать такие мероприятия постоянными. Время есть, сейчас собрать никого из дворян не получится, посевная, в вот в середине июня вполне может быть.
Моя мама сегодня была прям иконой благочестия и скромности. И глазки потупит под взглядом Алексеева, и умилительно посмотрит на Елизавету Дмитриевну, после на меня. И вся такая скромница и любезница! Почувствовала матушка, что сынок её наметил роднится с одним из знатнейших родов Екатеринославской губернии. Впрочем, меня это только забавляло.
Я же молчал. Нынешнее поведение Елизаветы Дмитриевны мне казалось слишком нетипичным для неё. Она вела себя покорно, прятала глаза, словом, вела себя даже не как скромница, а как та, которая совершила преступление и сейчас раскаивается. В обязательном порядке нужно будет с ней поговорить откровенно.
— И что же! — неловкую тишину нарушил Алексей Михайлович Алексеев. — Могу ли я поинтересоваться, Алексей Петрович, как вам удалось стать помощником губернатора и в каком вы ныне чине?
— Разоблачил преступность деяний вице-губернатора Кулагина, губернатор поставил меня исправлять всё то, что успел незаконного сотворить вице-губернатор, нынче покойный, — сказал я, а Алексеев состроил такое выражение лица, при котором не было сомнений — он связывает убийство Кулагина со мной.
Впрочем, этот разговор был не для дамских ушей, как и не для постороннего человека. Если наметится тенденция, что Алексеев в будущем сделается мне родственником, поговорить можно в некоторой степени даже откровенно, если же Елизавета Дмитриевна перейдёт в чужие руки, то смысла откровенничать с Алексеевым нет никакого.
Завтрак прошёл в несколько напряжённой атмосфере. Еще и Эльза ушла по выдуманному поводу. Да, она не уместна тут, и спасибо, что это понимает. Между тем, я не преминул упомянуть о своих немалых возможностях в сфере экономического обустройства губернии. Так что когда мы отправились с Алексеем Михайловичем на конфиденциальную беседу, а он набить трубку табаком, Алексеев был ко мне уже более благосклонен, видимо, рассчитывая, что может использовать моё положение и в своих целях.
Собирался дождь, кучевые облака неожиданно наполнили небо пышной серостью, потому находиться на свежем воздухе оставалось некомфортным. Прохлада августа уже начинала казаться больше холодом и не приносила никакого удовольствия, как это могло быть во время жаркого июля. Потому я и предложил пойти в дом и там, в столовой, поговорить.
Зайдя в терем, откупорив бутылку с французским вином, которую я по случаю прикупил в Екатеринославе, мы начали разговор.
— Алексей Михайлович, я уже недвусмысленно намекнул на то, что Елизавета Дмитриевна пришлась мне по душе. Но я не стану вести себя, словно влюблённый юнец, предпочитая подходить более серьёзно к делу выбора своей супруги, — сказал я.
Мы сидели за массивным столом, будто бы встарь, в допетровские времена. Атмосфера в терме была соответствующая, наверное, позапрошлому веку. И Алексеев, осматриваясь вокруг, намекал мне на то, что я живу будто бы в крестьянской хате. Думаю, что мой собеседник хочет показать мне, что я словно бы без кола и двора, а всё туда же, чуть ли не выставляя условия для своей женитьбы.
— А вы посещали строительство моего будущего дома? — предупреждая неловкие для меня вопросы Алексеева, спросил я. — Три этажа на двадцать три комнаты — сущий дворец строю!
Я говорил и мелкими глотками пил французское вино. Не был я в прошлой жизни почитателем подобных напитков, наверное, нечего и начинать. Я, признаться, лучше бы сейчас пива выпил. Нужно бы вообще узнать, как и кто тут пиво производит, пока что этот напиток я пил только в ресторане, где его и варили.
— Дом ещё построить надо! — резонно заметил Алексеев.
Не было у меня настроения для того, чтобы играть в словесные игры, плести кружева из фраз, наполненных недомолвками и намёками, потому предложил перейти к конкретному и откровенному разговору.
— У вас есть цель найти достойную партию для своей племянницы. У меня есть цель найти достойную супругу, которая была бы не помехой моим делам, но опорой и помощью во всём. Вместе с тем, без того, чтобы я нравился Елизавете Дмитриевне, помышлять о браке с ней, не стоит. Кроме прочего, как вероятному родственнику или просто другу, коим я вас хотел бы видеть в любом случае, я отдаю вам вот эти документы, — я протянул Алексееву три бумаги из архива Кулагина, где мой потенциальный родственничек выставлялся далеко не в лучшем свете.
Алексеев, ещё до того момента, как взять в руки бумагу, понял, что может быть написано на тех листах. Его настроение резко сменилось, на лице обозначился испуг. Всего-то это были свидетельства о том, что Алексеев сдал немалое количество зерна в губернские хранилища, которые, между тем, сгорели. И даже самый худший математик может сопоставить те объёмы, которые были сданы, якобы, губернии